показывая, что в них нет оружия. Вьетнамец, не снимая его с прицела, замер, склонив голову набок. К нему подбежал еще один и тоже остановился. Мюррей посмотрел вбок и увидел, что с трех сторон к нему приближаются по меньшей мере два десятка человек.
– О'кей, о'кей, финиш! – громко закричал Мюррей. В ответ вьетнамцы прокричали что-то мяукающее. Двое закинули оружие на плечо и пошли к нему.
И тут небо обрушилось на землю. Это было страшно. Как в замедленной съемке, Мюррей увидел, как прямо на него летит красивая, чистенькая бомбочка, покрытая желтой эмалью. Такая аккуратная. Несущая смерть ему, лично ему. Прекрасная посылочка от дяди Сэма за долгие годы безупречной службы.
Эта бомба вонзилась в землю близко, но не очень. Она не принесла смерть. Только резкий удар взрывной волны сжал голову обручем. А за первой бомбой летела вторая.
Бомбы перемалывали землю и людей вокруг Мюррея. Он пытался кричать, но не слышал своего голоса, как в кошмарном сне. Вокруг летали комья земли и куски человеческих тел.
Могучий рев пронесся и стих. Мюррей закрыл глаза и застонал с облегчением. Превозмогая боль в ногах, боль дикую, до тошноты, Мюррей подтянулся на руках и пополз вперед. Он прополз, казалось, вечность, но не слишком удалился от места падения. Шагов на двадцать. И наткнулся на человека.
Пожилой вьетнамец был, видимо, тоже ранен в ноги. Застонав, он схватил свой автомат и попытался поднять его. От автомата отвалился расщепленный осколком приклад, а из механизма выпало несколько мелких деталей. Вьетнамец посмотрел на оружие и отбросил его в сторону.
– Эй, парень, – прохрипел Мюррей, – не надо. Будем жить мирно. Я жить хочу, и ты хочешь.
Вьетнамец что-то быстро залопотал, а потом махнул рукой вниз. Мюррей посмотрел туда и увидел, что по склону к ним бежит целая рота вьетконговцев. Но вид этой толпы нисколько не напугал его. Наоборот.
– Эй, желтый, думаешь, твои ребята вытащат нас?
Вьетнамец не понял, проследил за взглядом и быстро-быстро закивал. Однако солдаты резко остановились, вскинули оружие, начали стрелять в воздух. И опять на них навалился чудовищный рев самолетов.
– Нет, не надо! – закричал Мюррей. Но самолеты его не слышали. Сигара напалмовой бомбы сорвалась и полетела прямо на поляну.
Мюррей и сам не понял, как остался жив. Вокруг горела земля. Горели люди. Горело все, даже вода в лужах. И хотя на него не попало ни капли напалма, Мюррей чувствовал, как страшный жар стягивает кожу, как дымится комбинезон. Рядом кричал и кричал раненый вьетнамец. А самолеты все летели и летели. Мюррей остро осознал, что они не могут сесть, и в их задачу вовсе не входит его спасение. Они прилетели убивать. Они не предназначены для спасения. Они предназначены для уничтожения.
Вокруг все умерло. Только выжженная земля. И стоны вьетнамца, который все не мог умереть. А потом самолеты улетели. Вьетнамец затих. Напалм догорел. Мюррей остался один.
– Ублюдки! – прошептал он. – Будьте вы прокляты!
А потом прилетели мухи. Мюррей рад был бы потерять сознание, но не мог. А мухи жужжали и кусали.
И Мюррей запомнил выжженную землю, вьетнамца, самолеты и мух. Запомнил руки вьетнамцев, которые несли его в деревню, положив на подстилку из рисовой соломы.
***
А потом пришел вьетнамский врач. Он снял с Мюррея комбинезон. Промыл и приложил мазь к ожогам.
– Sava bien26! – доктор накрыл рану марлевым тампоном.
– Parle vous francais27? – Мюррей удивленно поднял брови. – Вы говорите по-французски?
– Немного говорю, – доктор кивнул.
– Ноги. – Мюррей повел глазами вниз.
– Да. Сейчас будет больно.
Доктор взялся мягкими пальцами за ноги лейтенанта и начал прилаживать к ним лубки. Дикая боль пронзила Мюррея.
– О Боже! – вскрикнул он на полузабытом языке матери, и, чтобы не слышать боли, начал быстро-быстро говорить.
– Я сам из Калифорнии. А мать меня языку учила, хотела, чтобы я говорил. Думала, пригодится. Пригодилось. Сейчас. Ой, больно! – Мюррей громко вскрикнул.
– На, выпей! – доктор поднес к его губам чашку с пахучим травяным настоем.
Мюррей выпил. Голова у него закружилась, но болеть стало меньше.
– Доктор, а откуда ты язык знаешь?
– Мы со всеми воевали. Всегда воевали. Здесь французы были. Я у них учился, – с этими словами доктор начал привязывать лубки.
– О Боже! Матерь божья! Да что же ты там делаешь! Оставь мои ноги, не вправляй, в больницу вези. Не могу я больше, ты мне кости неправильно сложишь. Поехали в госпиталь.
– Госпиталь? – удивился доктор. – Это и есть госпиталь.
– Это дыра! – вскрикнул Мюррей. – Нужен европейский госпиталь, нужны лекарства.
– Лекарства были, – кивнул доктор, – были. А потом прилетели ваши и все разрушили. Лекарств нет, травы есть.
– Ну, поехали к вашим. В плен поехали!
– Не на чем. Все разбомбили.
– Я же тут сдохну!
– Сдохнешь, – кивнул доктор, – если захочешь. Раны не смертельные, но если захочешь, можешь сдохнуть.
– Дерьмо! Что же делать?
– Война, – покачал головой доктор, – это война. На войне как на войне. Люди друг друга убивают. Вот и тебя убили.
– Сволочи, я не хочу! – Мюррей застонал. Ногу дернуло жуткой болью.
– Это война. – Доктор прикрыл его ноги простыней.
– Будь проклята эта война. – Мюррей скрипнул зубами.
– Да. Наш народ устал от войны, – одобрительно кивнул доктор.
– И я. И я не хочу воевать. Не хочу. Надоело.
– И мне надоело. Я уже десять лет воюю. – Доктор налил в чашку еще какого-то снадобья и философски продолжил:
– Раньше солдаты ходили, стреляли. Теперь вот летают. А все равно убивают.
– И нас убивают. Мака убили.
– Это бывает, – доктор меланхолично помешал снадобье в чашке. – У меня тоже жену убили и сына убили.
– Воевал?
– Нет. Лечил. Там, на складах. Склады сожгли. Деревню сожгли. Сына сожгли. Огонь вылили с неба.
– Напалм, – уточнил Мюррей, вспомнив, что сам следил, как на подвеску цепляли огромные сигары-баки.
– Да, – доктор кивнул. – И тебя этим же напалмом жгли. Тоже мог сгореть.
– Мог, – подтвердил Мюррей.
– Будешь воевать, можешь сгореть.
– Я не буду воевать. Не хочу. А знаешь, старик, есть на свете страны, которые никогда не воевали? Есть такая страна – Австралия.
Мюррей закрыл глаза, вспоминая рассказ Джойса.
– Зеленая страна. Я туда поеду.
– Зачем? – удивился врач, – можешь и у нас остаться.
– У вас? – не понял Мюррей, – воевать? Я овец хочу пасти, молоко пить по утрам. А у вас война.
– Эх, парень, – врач покачал головой, – да если бы ты сюда приехал овец пасти, а не бомбы возить, тебя бы совсем иначе встретили. Знаешь, какая у нас красивая страна, когда нет войны? Знаешь, как у нас
