Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
делать? Хорошо, если бы она ему сразу правду сказала, но раз уж она ему соврала, то я ее выдавать не хочу. Эти фараоны – мастера находить скелеты в шкафу. А что как в один прекрасный день он перевернет другой стороной святого Фанурия и увидит, сколько ей лет на самом деле? Рано или поздно, понятное дело, он так и так это узнает, все тайное всегда становится явным, лишь бы до него сейчас ничего не дошло, пока они еще новобрачные. А я тебе не говорила? Поженились! Через каких-то две недели будут здесь. Ему наконец-то удалось выхлопотать назначение в полицейское управление». – «Мои поздравления! – говорю я ей. – Дай им Бог совет да любовь». – «И тебе того же! Давай-ка присмотри себе какого-нибудь бедолагу и выходи за него, горемыка ты моя. Если ждешь, что твоя дочь обеспечит тебе спокойную старость, долго ждать придется, так и знай…» Я помогла ей переправить ноль на шесть, она уже не так хорошо видела, да и руки дрожали, но как мы обе ни старались, только слепой не разглядел бы, что надпись исправляли.
Прежде чем уйти, я договорилась, что дня через два зайду и мы вместе сходим навестить Димитриса в тюрьме. О сватовстве она ему даже и не заикалась, не хотела волновать без явной причины. Но сейчас, когда брак уже был делом решенным, она не могла больше откладывать этот разговор. «Ох, Нина, даже не знаю, как он все это воспримет! – причитала она. – Меня начинает трясти, стоит подумать об этом. Но как бы он на это ни отреагировал, уж по крайней мере в твоем присутствии не посмеет закатить мне сцену…» И я сама всей душой хотела пойти навестить его, не столько ради него, сколько в память о покойном Диносе. Но в тот день, когда мы договорились пойти, меня скрутила жуткая боль в животе. Я послала Ирини к ней домой (Ирини – потому что их высочество не пожелали оказать мне хотя бы такую малую услугу) передать, чтобы кира-Экави меня не ждала или отложила этот поход на другой день. Но она пошла. Что они там друг другу наговорили, она так никогда и не рассказала, но кажется, они устроили дикую грызню. В «наказание» она восемь дней его не навещала. А в то время паек в тюрьме был голодным пайком. Обычно она через день носила ему еду из дома. Когда же, наконец, она решила отложить «наказания» до следующего раза и отправилась в тюрьму с пакетиком гороховых котлет, ей сказали, что он вот уже три дня как умер.
5
Было самое начало мая, три-четыре часа дня, мы возвращались с больничного кладбища. За два-три дня до этого она заказала столяру деревянный крест, сама его покрасила и сама же тащила его всю дорогу до Холарго. Как я ни пыталась, как ни требовала, так и не смогла вырвать этот крест у нее из рук хоть на секунду. Она была как дикая оголодавшая волчица, у которой пытаешься вырвать из зубов кусок мяса. Я смотрела, как она задыхается под тяжестью креста, и сердце мое разрывалось. За две недели она исхудала так, как и близко не было во время великого голода сорок первого. Плечи ее поникли, лицо превратилось в застывшую маску, даже и пряди ее волос, когда-то распушавшиеся от малейшего дуновения, сейчас свисали, как плети спутанной проволоки.
Сначала мы отправились в тюрьму за сторожем, чтобы тот показал, в какой части кладбища похоронили Димитриса, и когда он ушел, зажгли маленький костерок из сухих веток и шишек, чтобы набрать угольков для курения ладана, что она принесла с собой. Весь этот день я так и не выдавила из нее ни полсловечка. Я ждала криков и рыданий, и это молчание наводило на меня ужас.
Чтобы дать ей побыть с ним наедине и еще и потому, что запах ладана с давних пор вызывал у меня приступ удушья – я была аллергиком, как это сейчас говорят, – я удалилась в заросли ромашки и тимьяна. Я впервые выехала из Афин с момента объявления войны. Я уже и забыла, что существует природа. Взволнованная, я вдыхала аромат тимьяна, смотрела на силуэты спокойных холмов – подушки, на которые, как византийский император, опер ноги свои Имиттос, как я когда-то написала в одном из своих школьных сочинений в те времена, когда ходила в Арсакийскую школу для девочек. Душа моя наполнялась радостью, о существовании которой я давно позабыла. На какое-то сумасшедшее мгновение мне показалось, что время повернуло вспять, на двадцать пять лет назад, что мне снова восемнадцать и я, распластавшись в тимьяне, лежу рядом с Аргирисом и слушаю, как он читает мне стихи:
Что обольщают нас снова Сны о возможной любви… Ах! – вздыхала я наедине с собой, пока медленно-медленно направлялась обратно к тому месту, где оставила киру-Экави, – как быстро пролетели годы! Я целую жизнь прожевала без остатка и так и не узнала, что же это такое – счастье. Теперь же, ну и пусть, что скоро кончится война, мне-то что с того? Мой ужин не только давно подан, но и съеден. Я состарилась, взращивая неблагодарное семя Фотиса…
Когда, наконец, я дошла до того места, где оставила киру-Экави, то нашла ее сидящей прямо на земле, с головой, склоненной как у Распятого, руки безвольно упали на колени, такая же немая, с такими же сухими глазами, как и до того. Я помогла ей подняться, и мы направились домой по дороге, которая вилась средь сосновой рощи. Я всегда находила, что сосны – самые красивые деревья в мире. Когда я была маленькой, то частенько валялась под соснами в имении дяди Маркусиса. Мне нравилось ворочаться на густом ковре, сотканном из сухих, как будто лакированных иголок. Теперь же, проходя под этими соснами, я размышляла, как нам повезло, что, несмотря на всю безжалостную вырубку, обрушившуюся в последние годы на леса, в Аттике еще осталось несколько деревьев.
Мы шли, и прямо на дороге я увидела скамейку. «Давай присядем, передохнем», – предложила я. Я понимала, что она уже должна быть трупом от такой дороги и ноши. Мы сели, и я сбросила туфли, чтобы и ноги тоже подышали. «Ах, – и я глубоко вдохнула, – какой же здесь прекрасный ветерок! Вот ведь и хорошо, дорогая кира-Экави, – говорю ей, – что они оставили хоть несколько деревьев. Но если война продлится еще хоть одну-две зимы, не то что деревьев – шишек не останется…» Пора уже, решила я, вытаскивать ее из этого давящего молчания. Если она
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
