Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Этот пассаж из Лихтенберга[251] заставил меня подумать о Де Гоойере: «Es ist schwer anzugeben, wie wir zu den Begriffen gekommen sind, die wir jetzt besitzen: niemand, oder sehr wenige werden angeben können, wann sie den Herrn v. Leibniz zum erstenmal haben nennen hören; weit schwerer aber wird es noch sein, anzugeben, wann wir zum erstenmal zu dem Begriff gekommen, daß alle Menschen sterben müssen; wir erlangen ihn nicht so bald, als man wohl glauben sollte» [«Трудно сказать, как мы пришли к понятиям, которыми ныне располагаем: никто или весьма немногие смогут сказать, когда они впервые услыхали имя господина фон Лейбница; однако будет намного труднее сказать, когда мы впервые пришли к понятию, что всем людям предстоит умереть; оно дается нам не так скоро, как следовало бы думать»].
Но представим себе шута, который, услыхав подобный вопрос, задумывается: «Та-ак, и когда же всё это было, дай-ка подумать».
Виттгенштайн часто прибегает к помощи такого шута.
Глен Бакстер[252] просто подписывает свой рисунок: «The day Phoebe discovered man’s mortality» [«День, в который Фиби открыла, что человек смертен»].
Катастрофилия
Катастрофилия: желание чего-то ужасного, чего-то, что ужасно высоко, ужасно далеко, ужасно грустно, ужасно низко, ужасно опасно, ужасно приятно, ужасно пугающе – лишь бы только ужасно. Это позднейшее ответвление инстинкта исследования молодых животных и важная движущая сила, которая многих врачей вовлекает в эту профессию. Это тяга мальчишки вскочить на велосипед и за оглушительно сигналящей пожарной машиной мчаться к месту пожара.
У менеера ван Рита рак кишечника. Диагноз поставили после недолгого пребывания в больнице из-за его растущей усталости. Его направили обратно в Де Лифдеберг, чтобы мы подумали о том, какие меры необходимо принять. Собственно говоря, нужна была операция, но он этого не хотел. Но и опухоли он тоже не хочет. Он отчаянно обороняется: «Почему я должен подчиняться вашим медицинским законам? Я не дам себя оперировать. Меня поймали в моем собственном теле, а с вашим диагнозом ваши медики загоняют меня еще дальше в острог. И куда меня это приведет, мой дорогой? Я имею в виду, где это кончится?»
– Думаю, что на кладбище.
– Это понятно. Но каким образом я туда попаду?
– Лучше без операции. Посмотрим, куда причалим.
– Думаю, что на кладбище.
Он сразу же начинает составлять заявление на эвтаназию. «Здесь есть также скапулярий[253] мне на шею, чтобы, если я отправлюсь в Зандфоорт[254], меня не извлекали из моря, если чересчур далеко отважусь заплыть. Понимаешь?»
– Скапулярий, вы говорите? Вы по воспитанию католик?
– Конечно, конечно, но мой католицизм далеко отсюда, в шкафу на чердаке, который я когда-нибудь еще раз основательно расчищу.
Де Гоойер был со своим сыном у домашнего врача. У ребенка воспаление миндалин, и он не переставая кашляет. Де Гоойер думал: сделаю всё как следует, не буду сам лечить собственного ребенка. После простукивания и прослушивания женщина-врач порекомендовала проконсультироваться у отоларинголога.
В ожидании консультации его послали за каплями и выдали рецепт, который он зажал в руке. До свидания, следующий, пожалуйста.
И только очутившись на улице, он увидел, что она выписала ему гомеопатическое средство. Он не хотел устраивать сцену, пока был с сыном. Поэтому сначала доставил его домой. Потом, горя праведным гневом, поехал на велосипеде обратно. Сам Де Гоойер вовсе не прочь напустить метафизического туману, тем не менее к сути нашей профессии он подходит достаточно трезво.
В кабинете врач снова несколько удивленно с ним поздоровалась. Он сказал ей твердо, но не теряя самообладания: «Дорогая коллега, я требую, чтобы вы лечили моего ребенка, прибегая к методам, имеющим серьезную научную базу. Я никогда не давал вам повода заподозрить меня в каких бы то ни было симпатиях к Ханеманну[255] и его идеям, если позволительно их так называть, и не желаю подвергаться воздействию, основанному на этой бессмыслице».
Она считает, что он слишком уж раздражается.
«Да, – подтверждает Де Гоойер, – возможно, следующий пример вам объяснит почему. Представьте себе, что вы привели ко мне свою мать с переломом шейки бедра. В ожидании хирурга, который придет только завтра, я даю вам пузырек с водой из Лурда. Думаю, вы бы сказали: „Ты что, спятил? Что ты себе думаешь? Шут гороховый!“».
Она считает, что я захожу слишком далеко.
«Ничуть. Хочу сказать только две вещи. Вычеркните меня и мою семью из своей картотеки. Прошу меня извинить, но в связи с этим я подам жалобу. Я считаю, что вы подрываете доверие к врачебному сословию».
Впрочем, подавать жалобу его жене не хотелось, и она совсем не была уверена, что следовало бы поискать другого домашнего врача.
На плакате внизу в холле перечисляются услуги Центра, находящегося по соседству:
– Виллем Бёйзеком: гипнотерапия и нейролингвистическое программирование.
– Ольга Рейкилентра: эскулап исцеления и здоровья.
– Аафке Стемердинг: советы относительно энергетики пирамид.
– Геерд Беземер: терапия реинкарнации.
Наше тело – как последнее прибежище, куда сбегаются разодранные в клочья стародавние картины мира. Но альтернативных автомехаников почему-то не существует.
Олденборх рассказывает о докторе Де Вите, молодом терапевте, который недавно принял практику от своего более пожилого коллеги. Предшественник Де Вита увлекался синдромом Шёгрена[256], и у него было определенное число пациентов с этим заболеванием. Де Вит снова осмотрел их и при детальном обследовании убедился, что многие из них этой болезнью не страдают. Он отменил далеко не безопасную терапию. Среди тех, кто, как оказалось, вовсе не болен, находится председательница Общества Шёгрен-пациентов. Женщина в бешенстве. Злится на прежнего врача, который ошибочно и т. д.? Вовсе нет. Виноват Де Вит. Она требует свою болезнь обратно.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
