Рука графа сильнее сжала мои пальцы, вынуждая меня остановиться. Неожиданный испуг охватил меня, я вскрикнула.
– Нет-нет, оставьте меня!
Он осторожно повернул меня к себе.
– Да взгляните же хоть раз на меня, Сюзанна!
Я посмотрела на него без всякого чувства. Свет фонаря упал на мое лицо, заплясал в глазах, где стояли слезы.
– Вы кажетесь библейской Рахилью, которая не может утешиться. Вы ужасно глупы, Сюзанна. Вы оплакиваете то, чего у вас никогда не было.
– Что вы имеете в виду? – прошептала я.
– То, что вы якобы потеряли. Милая провинциальная девочка, приехавшая из Бретани и убежденная, что влюблена… Какая глупость!
– Вы с ума сошли! – воскликнула я, чувствуя тайную тревогу.
– Скорее это можно сказать о вас, моя красавица. Вы ведь были пылко влюблены, не так ли? В какого-то виконта, уж не помню, как там его имя.
– Откуда вы знаете?
Краска залила мне лицо, когда принц показал мне то самое письмо, которое я бросила в Опере.
– Вот откуда. Я подобрал его в том месте, откуда вы с таким отчаянием убегали. Мне все сразу стало ясно. Обычные бредни шестнадцатилетней девицы… Пора учиться жить, дорогая, и становиться настоящей версальской дамой.
– Вы негодяй, вы читаете чужие письма!
– Возможно, но зато я со своими любовницами переписываюсь сам и не вмешиваю в это дело свою жену.
Тысячи мыслей возникали у меня в голове и тут же исчезали. Я ни за одну не могла ухватиться, не могла найти выход. Непреодолимое чувство обиды захлестнуло меня. Злые слезы заструились по щекам.
– Знаете что, – проговорила я с усилием. – Ведите… ведите меня к себе.
Он изумленно вздрогнул, услышав это, и в ту же секунду его рука с уверенностью хозяина обвила мою талию. Я пошатнулась, но он поддержал меня. Этот человек победил меня. Он, именно он разбил все мои надежды, я была опустошена. Так к кому же еще на целом свете я могла идти?
Очнулась я только тогда, когда он целовал меня. Полузадушенная жадными, неудержимыми объятиями, я вдруг скорее кожей, чем мозгом, поняла, что этот рот, говорящий иногда столь жестокие слова, может быть и теплым, и ласкающим. Ноги у меня стали ватными. И когда моя голова коснулась жесткого валика кушетки, все мысли, прошлое и будущее исчезли, был только этот пир плоти, ласк и сладострастия.
6
На следующее утро была назначена большая королевская охота в Медонском лесу.
Маргарита наводила последний блеск на мою серебристо-голубую амазонку из лионского бархата, отделанную по подолу набивными цветами из белого чаллиса. Широкополая шляпа, изящные, вышитые бисером сапожки и золотисто-дымчатая соболиная накидка дополняли наряд.
Но впервые в жизни подобное великолепие меня не радовало, и я не чувствовала радости от того, что мною будут любоваться.
Мне было нехорошо. После бурной прошлой ночи, на протяжении которой граф д'Артуа целых шесть раз мог торжествовать победу, я чувствовала себя разбитой. Но причина моего угнетенного состояния была не в этом. Какая-то странная тошнота подступала к горлу, слабость разливалась по телу, во рту был неприятный привкус. Мысль о том, что я буду вынуждена вскочить в седло, вызывала у меня если не отвращение, то тоску.
– Вы так бледны нынче, мадемуазель, – сказала Маргарита. – Может, лучше не ездить сегодня на охоту? Это занятие для здоровых, а у вас, наверное, жар.
– Нет, жара у меня нет.
– Вас тошнит?
– Да.
Она смотрела на меня как-то странно, и я рассердилась.
– Ну, в чем дело? Не стой как столб, лучше дай мне чего-нибудь!
– Чего же я вам дам? Разве что молока с содой…
Я залпом выпила содержимое стакана, внезапно почувствовав облегчение. Низ живота немного побаливает, но тошнота прошла. Нужно будет как-то найти время и показаться доктору Лассону…
Я вышла во двор в сопровождении маленького пажа-негритенка, несущего мою сумочку с косметикой и муфту. Версаль был засыпан снегом; лучи восходящего солнца окрасили небо в опалово-синий цвет и бескрайний версальский парк подернулся темно-сизой дымкой. С холма можно было видеть мало-помалу гаснущие огни Парижа. Холодный воздух приятно освежил мне лицо, и я, почувствовав себя лучше, немного приободрилась.
«Это все граф д'Артуа! Все, все из-за него, – подумала я с внезапным гневом. – И я была вчера как сумасшедшая… Стыдно вспомнить, что со мной было вчера. Ну и пусть! Пусть теперь этот трус Анри, это жалкое ничтожество, не воображает, будто на нем свет клином сошелся…»
Я видела, как главный ловчий короля герцог де Лозен со свитой подручных раньше всех помчался в Медон, чтобы подготовить охоту. Огромный двор перед дворцом понемногу заполнялся дамами и кавалерами, становилось шумно. Честно говоря, все эти аристократы, изнеженные и ленивые, не слишком любили охоту – она несла неудобства, суматоху, усталость. Но что поделаешь, если охоту любит король!
Ко мне присоединились графиня де Бальби, фаворитка графа Прованского, маркиза де Бомбель и очаровательная Адель де Бельгард, предварительно издали придирчиво оглядевшая мой туалет. Я не боялась их соперничества. Особенно теперь, когда нездоровье, кажется, миновало, и ко мне вернулся задор…
Герцогиня де Ноайль, старая ханжа, тоже подошла к нам. Ее подозрительный взгляд прямо впился в меня – да так, что это выглядело почти неприлично.
– Ее высочество графиня д'Артуа нынче на охоту не поедет, – процедила она, поджимая губы, – она проплакала целую ночь.
– Отчего же? – осведомилась графиня де Бальби.
– Оттого, что граф отсутствовал…
Все четыре дамы пристально посмотрели на меня, словно точно знали, что я – причина отсутствия принца крови.
– Подумать только, как пали нравы! – изрекла старуха де Ноайль. – Придет время, и я не побоюсь кое-кого назвать распутницей.
– Придет время, – заявила я, – хотя, надо сказать, оно уже пришло, и я нисколько не побоюсь назвать одну особу постной госпожой Этикет. Кажется, ее величество королева была того же мнения, когда изгнала эту особу из своей свиты.
– Ваши слова так непонятны, что я даже не решаюсь принять их на чей-либо счет, – проговорила герцогиня, вспыхивая.
– Вспомните свое прошлое, и мои слова будут вам понятны.
– Мое прошлое было добродетельно, никто не может обвинить меня в противном!
– Ах, – вздохнула я, – мадам, вы же знаете истину: старики и старухи любят поучать молодых, дабы вознаградить себя за то, что не в состоянии уже подавать дурных примеров.
Веселый герцог де Линь освободил меня от этих сплетниц, увлекая в другую компанию. Среди мужчин я сразу почувствовала себя увереннее: здесь, по крайней мере, было кого очаровывать. На меня сразу обрушился целый шквал новых непристойных анекдотов, россказней о похождениях Марии Антуанетты и прочих придворных новостей.
