Ответ нашего гостя не мало поразил нас. Оказывается, это не приёмы какого-то неведомого нам воинского искусства, а некий путь самопознания и совершенствования, проходя по которому, человек обретает внутренний покой, умиротворённость и спокойствие духа, познаёт мир и взращивает в себе любовь ко всему окружающему.
Озадаченно почесав в затылке, Циркач перелистал книгу, нашёл подходящий, по его мнению рисунок и, ткнув в него пальцем, ехидно поинтересовался:
— Так это он, значит, от большой любви к ближнему своему мечом ему по шее рубит?
На рисунке было изображено, как один человек выкручивает другому руку с мечом и, заставив его согнуться, рубит сверху своим мечом по шее противника.
Коротко взглянув на рисунок, Дзюсай чуть заметно улыбнулся и ответил:
— Останавливая агрессию нападающего, мы тем самым отправляем его в высший мир, к вечному блаженству. Одновременно мы избавляем этот, и без того несовершенный мир от излишнего проявления жестокости со стороны непросветлённого истинным знанием злодея…
— Ни хрена себе ты завернул, — невольно восхитился Грызун, — это что же, получается, что когда я кошель у богатея на рынке подрезал, я избавлял его от излишнего груза золота, отягчающего его пояс и совесть? И тем самым спасал его душу и помогал этому миру совершенствоваться? За что ж тогда меня в тюрьму отправляли?
— Деяния твои не могут быть признаны правильными потому, что брал ты не своё и путём не праведным. Вот если бы ты смог в разговоре убедить богатого человека добром отдать тебе золото его, да потом сам раздал бы его нуждающимся, тогда твои деяния были бы признаны истинно верными.
— Ну, хорошо, — согласился Грызун, — пусть так. Но почему же тогда меня хотели упрятать за решётку только за то, что я выиграл пари? А ведь на кону стояло не много ни мало, а целых две тысячи золотых дукров!
Хорёк удивлённо присвистнул, тут же присоединившись к дружному хохоту всех окружающих. Уж мы-то знали, чего стоят пари, с Грызуном заключаемые!
— Не понимаю, — вежливо улыбнулся монах, — объясните, почему вы смеётесь?
— Поспорил я понимаешь, с одним подвыпившим купцом на эти самые две тысячи, что не сможет он монетку из тарелки с вином вытащить, а я смогу, — пустился в разъяснения Грызун, — И условия ему обговорил, что и как делать должно. Он ведь сам на это согласился! И я, понятное дело, пари это выиграл! Так он же меня ещё и мошенником обозвал, и в суд подал! И суд его правоту признал! Вот и где, спрашивается, справедливость?
— А в чём была суть спора, — поинтересовался Дзюсай, — могу я узнать все подробности?
— Э, нет! — отгородился от него ладонями Грызун, — я просто так свои секреты не раскрываю. Хочешь узнать, в чём суть, давай пари заключим. Тогда и узнаешь.
— Грызун! — предостерегающе подал я голос
— А чего, сержант? — повернул тот ко мне невинное лицо, — он же сам этого хочет…
— Грызун, — повторил я, показывая кулак, — у тебя все сами хотят. Да и денег у монаха всё равно нет. На что спорить будешь?
— На что? — Грызун озадаченно поскрёб подбородок, — А пускай он, ежели проиграет, обучит меня тем приёмам, что в книжке его нарисованы. А уж как да на что их использовать, я сам определюсь.
Дзюсай, внимательно слушавший наш разговор, попросил объяснить ему кое-что из того, что он не понял. Подумав немного, он сказал, что, мол, он с предложением Грызуна согласен. Только на случай своего выигрыша он деньги брать не будет. Не положено, мол, монаху к золоту тянуться. А потому Грызун, коли проиграет, будет все пожелания монаха исполнять. Ну, там — постирать, помыть и другое разное, по мелочи. До самого Дзюсаева отъезда с поста пограничного. Вроде слуги, в общем, будет.
Грызун, абсолютно уверенный в своём выигрыше, с лёгкостью согласился. Я, не видя в условиях пари денежной зависимости ни одного из спорщиков, тоже дал своё согласие.
— Ну, гляди, — начал Грызун, — вот монетка, видишь?
Он показал монаху серебряную монету и поставил на стол неглубокую тарелку.
— Я кладу в тарелку эту монету, — продолжал он, — и наливаю вино.
Взяв со стола кувшин с вином, Грызун влил в тарелку вино. Немного. Оно едва-едва прикрыло монетку сверху. Отставив кувшин в сторону, Грызун сказал:
— Суть дела в следующем. Нужно достать монетку так, чтоб не замочить руки в вине. Нельзя пытаться вытащить монетку ножом, вилкой или ещё каким-либо предметом, нельзя прикасаться к тарелке и переворачивать или наклонять её, чтоб вылить вино. И нельзя вино выпить. Если ты, соблюдая все эти условия, достанешь монетку, тогда ты выиграл. Если нет, то тогда это сделаю я. И ты, соответственно, проиграл!
Опираясь на стол локтями, добродушно ухмыляющийся Грызун посмотрел прямо в лицо сидящего напротив него монаха. Дзюсай, понятливо кивнув и улыбнувшись, перевёл взгляд на тарелку и задумался. Грызун тихо насвистывал и скучающе поглядывая то на монаха, то по сторонам, ждал.
Дзюсай думал не очень долго. Минуты две. Потом, не переставая вежливо улыбаться, огляделся по сторонам, встал из-за стола и, прихрамывая, подошёл к полке, заставленной всякой посудой. Покопался там, выбрал глиняный стакан и подошёл к очагу. Там он принялся греть пустой стакан над горячими углями, обернув вокруг него кусок холстины. Погрев стакан какое-то время, монах быстро вернулся к столу и, перевернув стакан днищем к верху, опустил его в тарелку рядом с монеткой.
Дальше произошло невероятное! Вино само всосалось в стакан!
Икнув от неожиданности, ошалевший Грызун на несколько мгновений лишился дара речи. Тыкая в тарелку пальцем, он лишь беззвучно разевал рот и беспомощно поглядывал то на меня, то на остальных присутствующих.
Тем временем Дзюсай, аккуратно достав монетку из тарелки, с легким поклоном и не переставая улыбаться, протянул её Грызуну. Взяв монетку, Грызун вдруг завопил:
— Да он колдун, сержант! Такого быть не может!
Я был ошарашен увиденным не меньше остальных. И, признаться, мысль о колдовстве была первой из всех, посетивших мою голову. Однако, как бы то ни было, монах спор выиграл. О чём я и не преминул сообщить Грызуну.
— Да какой там выиграл!? — возмущённо завопил тот, — речь шла о честном пари, а не о колдовских штучках!
— Ой, Грызун! Кто бы говорил о «честном пари»!? — насмешливо отозвался Цыган, — это у тебя-то пари «честные»?
— Я хотя бы не пускаюсь в колдовство, когда их выигрываю, — скорчил гримасу Грызун, — а этот…
— Проиграл — плати, — ухмыльнулся Циркач.
Монах, судя по выражению лица, не понявший и половины из всего разговора, вновь попросил объяснить, о чём речь. Когда же Циркач и я растолковали, что к чему, долго смеялся и, хлопая себя по груди ладонью, что-то говорил на непонятном языке. Отсмеявшись, он объяснил нам, что было это никакое не колдовство, а простое знание свойств и природы вещей и природных стихий.
