Благодаря перемене имени появление Павла Строганова в Париже осталось незамеченным не только многочисленными друзьями и знакомыми его отца, но первое время даже полицией, обычно устанавливавшей негласное наблюдение за прибывавшими во французскую столицу иностранцами. Только с приездом в Париж Григория Строганова, путешествовавшего под псевдонимом «господин Тамань», оба, наконец, попали в поле зрения полицейских агентов, о чем свидетельствует сводка по контролю за иностранцами от 23 января 1789 г.:
Гг. Таманн и Дочер (Tamann et Dotcher), молодые русские офицеры, прибыли сюда на прошлой неделе и остановились в особняке Куси на улице Сен-Бенуа, каковой покинули, чтобы поселиться в особняке Люксембург на улице Малых Августинцев. Эти молодые дворяне приехали из Германии в сопровождении двух французов, своих учителей, на коих возложена обязанность заниматься их образованием. Некоторое время они поживут в Париже, а затем отправятся путешествовать[681].
В Париже учебные занятия Павла Строганова продолжались как и прежде, а объем их, возможно, даже увеличился. Согласно данным книги расходов, которую вел Ромм, сразу после их приезда был нанят учитель немецкого языка, а немного погодя Павел и Григорий стали посещать курсы военного искусства[682]. Круг их общения также составляли в основном люди, связанные с науками. В письме от 12/23 февраля Павел отмечает: «Мы здесь часто видим господина de Mailli, и у него видели часть привезенных им из России руд; кой доказывают чрез их драгоценность его великим охотником, и бывшим в дружестве с теми, которые имеют лутчия рудники в Сибири»[683]. В письме от 31 марта / 11 апреля он сообщает отцу о встрече со своим швейцарским знакомым О.-Б. Соссюром[684]. Любопытно, что письма Павла и его учителя в Петербург зимой и весной 1789 г. не содержат ни малейшего упоминания о политических событиях. Может быть, ни тот, ни другой просто не хотели лишний раз волновать старого графа? Однако другой источник, а именно переписка Ромма с его риомскими друзьями, также свидетельствует o том, что и наставник, и его ученик до мая 1789 г. обращали на политику мало внимания, сосредоточившись в основном на занятиях науками[685].
В апреле пришло сообщение из Петербурга о смерти барона А.Н. Строганова, отца троюродного брата Павла. Григорий начал готовиться к отъезду в Россию. Письмо от 31 марта / 11 апреля, которым Павел откликнулся на столь печальное известие, ярко показывает глубокую и очень искреннюю религиозность этого еще совсем молодого человека:
Милостивой государь и почтенной отец мой,
Я весьма сожалею о смерти дядюшки; это великая потеря для всей его фамилии, а наипаче для братца весьма несщастливо, что ему должно было оставить свои учения в такое время, в которое они ему больше б пользу могли принести. Я чувствую что сия потеря должна и вас весьма оскорблять, а особливо нечаянностию, ибо дядюшка помер в таких летах, в которых обыкновенно человек бывает крепче. Но надобно думать, что сие к лутчему зделано, ибо Бог, ничего не делает, которое бы не было весьма хорошо; в коего вера тем весьма утешительна, что, ежели с одной стороны мы оскорблены чем нибудь, можем с другой нас утешать тем, что противное тому хуже б было…[686]
* * *
В мае, с открытием Генеральных штатов, распорядок занятий Павла Строганова претерпевает серьезные изменения. Ромм и его подопечный начинают регулярно посещать Версаль, где с трибуны наблюдают за работой Штатов. Вероятно, первое время Ромм полагал, что ему удастся совмещать столь интенсивное увлечение политикой с продолжением систематического образования своего ученика. Во всяком случае, в мае он направляет А.С. Строганову письмо с пространным планом дальнейшей учебы его сына. Без указания даты оно впервые было опубликовано великим князем Николаем Михайловичем[687]. По мнению А. Галанте-Гарроне, документ составлен в апреле 1789 г. – в момент отъезда на родину Г.А. Строганова, то есть до начала работы Генеральных штатов, сразу после которого Ромм, как полагал итальянский историк, оставил все свои педагогические начинания[688]. Судя по тексту письма, его, скорее всего, действительно повезли с собой в Петербург Г.А. Строганов и Демишель. Однако из Парижа они уехали не в апреле, как думал Галанте-Гарроне, а 12 мая[689] – неделю спустя после открытия Генеральных штатов. Впрочем, последнее обстоятельство пока еще ничуть не мешало Ромму строить новые планы по образованию своего подопечного:
К концу года мы намереваемся проехать по южным провинциям, оттуда направимся в Германию, Голландию и Англию, дабы продолжить занятия по различным дисциплинам Пребывание в Германии будет преследовать цель упрочить наши навыки в немецком и приступить к изучению права. После овладения этим языком, знать который в России настоятельно необходимо, я хочу, чтобы он [Павел] освоил английский, дабы суметь прочесть вышедшие на нем несколько хороших книг по искусству. Изучение этих языков окажется для него менее трудным, поскольку он довольствуется освоением только прозы, которая всегда проще, чем речь поэта[690].
Впрочем, столь замечательным прожектам суждено было остаться на бумаге. Водоворот революционных событий все глубже затягивал и учителя, и ученика. В монографии А. Галанте-Гарроне детально показан процесс быстрой радикализации в мае – июне 1789 г. взглядов Ромма, прежде достаточно безразлично относившегося к политике. О воззрениях его ученика известно гораздо меньше. Логично предположить, что резкая смена обстановки, когда юноша, которого долгое время воспитывали анахоретом, вдруг оказался в гуще политических страстей, произвела на него достаточно сильное впечатление. Если еще осенью предыдущего года политика имела для него более чем второстепенное значение, то с июня 1789 г. она регулярно появляется в его письмах к отцу. Так, 15/26 июня 1789 г. Павел сообщает: «Мы здесь имеем весьма дождливое время, что заставляет опасаться великаго голода, который уже причинил во многих городах бунты. Теперь в Париже есть премножество войск собрано, чтобы от возмущений удерживать народ, который везде ужасно беден»[691].
