– Да пошел ты! – закричал Гидеон. – Я убью тебя. Убью тебя на хрен! – Правдавзорвала воина изнутри - он действительно планировал сделать это, хотел сделатьэто и сделал бы. – Ты подохнешь от моей руки, мать твою!
Когда его страстные слова отразились от стен, демон Лжи издал потрясенный крик– а затем и крик страдания. Боль пронзила Гидеона насквозь, кромсая его начасти, клетка за клеткой. Как будто каждый орган разрывали на кусочки, а костивыворачивали из суставов. Его демон царапался в черепе, затем добрался до ног,ухватился за них, как за опору, и кусал за пальцы, когда боль доводила его добезумия. Но этого оказалось недостаточно. Демон истошно завизжал, заметалсявнутри тела воина, разрывая вены, дробя кости и оставляя после себя толькокислоту.
Колени Гидеона подогнулись, и он свалился на пол. Кинжал выпал из ослабевшейруки за пределы досягаемости. Ему следовало быть более осмотрительным. КогдаГидеон позволял эмоциям овладеть собой, это всегда приводило к его поражению.Вот почему он научился скрывать все свои чувства за сарказмом. Идиот!
«Теперь Стефано одержит победу над тобой. У твоего врага есть преимущество. Онвластен зайти сюда в любой момент, схватить и избить тебя, поотрезать, на хрен,конечности, и ты ничего, черт побери, не сможешь с этим поделать».
– Ненавижу… тебя… – проскрежетал он. К черту, правда уже сорвалась у него сязыка. Почему бы не сделать это еще раз? Сказать то, что он так долгооткладывал. – Ненавижу тебя до глубины души.
Демон снова завопил. Снова и снова. И очередной приступ боли прошил воина,разрывая на части.
Он набрал в грудь воздуха, чтобы выдать следующую порцию откровений...
– Л-жет, – запинаясь, произнес Аман. – Он…лжет…Сабин…жив.
Это были первые слова хранителя Секретов, сказанные им за несколько столетий.Его голос был шершавым, словно гортань воина обработали наждачкой и пропустиличерез шреддер, а каждое слово было сродни соли, втираемой в свежую рану.
– Ты этого не знаешь, – взревел Стефано. – Тебя там не было. Он мертв, уверяювас.
Гидеон замер. Замер, несмотря на агонию и муку, которые испытывал. Стефано лгалему. Лгал ему, черт возьми, а он поверил. Он, тот, кто мог распознать ложь налюбом расстоянии. Гидеон произнес ее столько за свою долгую жизнь, чторазличать неправду было для него так же естественно, как и дышать.
Аман зарычал и упал на колени рядом с Гидеоном. По-видимому, сначала открыласьдорога для одного слова, потом для предложения, а затем история за историейустремились из уст воина, и каждая рассказывалась голосом ее бывшего хозяина.Он признавался в убийствах, изнасилованиях и во всевозможных надругательствах.Говорил о ревности, жадности и измене. Кровосмешении, самоубийстве и депрессии.
Он не совершил всех этих злодеяний, но в то же время ощущал себя преступником.Воспоминания принадлежали людям, встретившимся ему за долгие годы, Ловцам, укоторых он осушил память. И эти картины из их прошлого он видел так жеотчетливо, как и эпизоды собственной жизни.
Сильно зажмурившись, Аман тер виски, корчился, гримасничал, выплевываянескончаемые потоки яда:
– Он больше не любит меня, несмотря на то, что я все делала для него, – голосАмана стал высоким, как у женщины. Гидеону показалось, что из динамиковпослышался полузадушенный всхлип. – Готовила, убирала, спала с ним, даже когдабыла слишком уставшей. Но все, о чем он заботился, так это о своей драгоценнойвойне. Хотя он и находил время, чтобы трахать нашу шлюху-соседку снова и снова.А ко мне он относился, как к мусору!
– Как ты передаешь этот голос? Он ведь принадлежит Дарле. Как, черт тебяподери? – рявкнул Стефано. Ответом ему были новые откровения Дарлы. Гидеонпонятия не имел, как воин узнал их. – Пусть он замолчит. Пусть он заткнется. Сейчасже!
Мальчишка испуганно подпрыгнул, а затем устремился вперед. Когда Люциен и Рейеспопытались задержать его, их руки прошли сквозь мальчика, и оба воинапронзительно вскрикнули от боли, присоединив звуки своих страданий к стонамГидеона и Амана. Затем оба Повелителя упали, как груз в океан, содрогаясь вконвульсиях, будто только что получили электрический удар невиданной силы.Анья, подобралась, готовясь броситься вперед, если мальчик попытается коснутьсяих снова.
«Нельзя позволить пареньку ранить Амана», – подумал Гидеон, заставляя себяподняться. Шатаясь от головокружения, раздираемый болью настолько ужасной, чтона глаза наворачивались слезы, он согнулся, обхватив рукой живот, чтобы его невывернуло наизнанку. Потом подобрал с пола свой кинжал и направил его в сторонумальчика. Но как, черт возьми, остановить того, кто не имеет осязаемого тела?
Анья потянулась к ребенку, который в этот момент присел рядом с Аманом и почтиуже коснулся горла воина. Потянулась, чтобы сделать что? Рука богини замерла засекунду до соприкосновения.
– Не трогай его, – крикнула она. Небольшие золотистые язычки пламени заплясалина ее пальцах, но они были слабыми, едва различимыми. – У меня есть сила и вэтом мире, и в мире мертвых. Дотронься до него, и ты сгоришь. Поверь мне. Я небуду колебаться. Я делала и худшее.
Щенячьи карие глаза умоляли ее понять, позволить ему сделать то, что приказали.Бедный мальчуган. Его рука тряслась, и раскаяние исходило от него ощутимымиволнами.
– Я смотрю, в этой комнате два лжеца, – сказал Стефано. – Мне плевать какая утебя сила. Этот мальчик - сын некроманта, способный жить и передвигаться средимертвых. Он может войти в любой мир по своему желанию, ничто и никто не сможетдо него дотронуться, когда он находится там.
– А я сплю с некромантом, идиот. Люциен сам может ходить среди мертвецов, –Анья вздернула подбородок, ее голубые глаза были неистовыми и искрящимисяодновременно. – Плюс ко всему, я богиня Анархии и не знаю сожаления. Если твоязверушка подойдет ближе, ты увидишь, на что я способна.
Гидеон хорошо знал ее и видел, когда она блефовала. Это была всего лишьбравада. Анья неспособна навредить ребенку. Дома она постоянно поглаживалаживот Эшлин и ворковала с малышом: «Тетушка Анья собирается научить тебяворовать все, что только захочет твое маленькое сердечко».
Гидеон дрожащей рукой, с затуманенным взглядом, потянулся и схватил богиню зазапястье:
– Я без особой радости позабочусь об этом, – слова с трудом пробивались сквозьком в горле.
– Я… я… хорошо, – Анья кивнула, и постепенно пламя погасло. В ее глазах былооблегчение. Она нагнулась к Люциену и, обхватив его за плечи, оттащила подальшеот мальчика. Аман все еще безумствовал, а Стефано по-прежнему требовал отпарнишки сделать так, чтобы Повелитель заткнулся.
Когда Гидеон, пошатываясь, подошел, то встретил мрачный, решительный взгляднекроманта.
– Я не сделаю так, чтобы воин замолчал.
Хотя он лгал, мальчик, казалось, все правильно понял и кивнул. Преодолеваяслабость и боль, терзающие его, Гидеон наклонился, подавшись губами к ухуАмана. И впервые за столетия мог подбодрить друга без необходимости прибегать кправде:
– Ты во всем прав. Все будет хорошо. Мы все выберемся отсюда живыми. Шшш,успокойся. Все будет в порядке.
Понемногу рокочущий голос Амана стал затихать, сменившись напоследок неяснымбормотанием. Он сжимал голову огромными ладонями и, закрыв глаза и скорчившись,раскачивался из стороны в сторону.
Чья-то рука обхватила талию Гидеона, и он обернулся. От резкого движения егожелудок скрутило, а в глазах на мгновение потемнело, и он скорее почувствовал,чем увидел, кто его обнял. Анья. Интересно, как долго он сможет держаться наногах? И как долго сможет делать вид, что замечательно себя чувствует?
