Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
Среди служивших у нее конюших и гонцов Анна выбрала нескольких доверенных людей, которые должны были стать ее глазами и ушами при дворе. Не имея ливрей, они могли незаметно смешаться с толпой придворных и слуг, собирать сплетни, вступать в праздные разговоры и держать ее в курсе тех событий, о которых ей следовало знать.
Гардероб Анны теперь ломился от роскошных нарядов, а ларцы от драгоценностей, какие могла себе позволить только королева. У дверей стаями вились просители. За исключением короны на голове, во всем остальном Анна уже была королевой. Но лучше всего, что здесь не было Екатерины, которая бы затмевала ее. Опальная супруга Генриха осталась в Гринвиче и вскоре, по воле Божьей, покинет двор навечно.
Анне всегда твердили, что королева должна быть образцом добродетели. Много лет она ревностно оберегала свою девственность и при этом являлась мишенью такого чудовищного количества клеветнических сплетен. «Какая горькая несправедливость!» – думала Анна. Но ничего, она еще удивит своих хулителей. Она начнет добиваться проведения реформ в религии, открыто заявит о своих взглядах и станет движущей силой изменений. В те дни Анна много времени проводила за чтением религиозных книг и взяла за правило всегда носить с собой экземпляр Посланий святого апостола Павла, чтобы все могли видеть, какую праведную и благочестивую жизнь она ведет.
Рассказ Генриха о том, как он вступился за священника, которого осудили на смерть за обрезывание монет, рассердил Анну.
– Вы поступили неправильно, подав голос за священника! – упрекнула она его позже. – Их и без того слишком много, и все они поддерживают королеву!
– Успокойтесь, дорогая, – отозвался король, – скоро все это останется позади.
Однако она не могла быть спокойной и время от времени срывалась. Бесконечные отсрочки вызывали нестерпимую досаду, и Анна начинала терять самоконтроль, которого с такими усилиями добивалась и так долго сохраняла. Принимающей удары стороной оказывался Генрих, и он демонстрировал замечательное терпение, несмотря на то что дела продвигались со скоростью улитки. Кранмеру на завершение трактата и то потребовалось довольно продолжительное время. «Нужно все тщательнейшим образом выверить», – беспрестанно твердил он. Анне же просто хотелось, чтобы ее будущее наконец устроилось. Ей не нравились происходившие в собственном характере изменения. Трудно оставаться соблазнительной и легкой в общении, когда внутри у тебя все кипит. Она не хотела быть мстительной по отношению к тем, кто стал причиной ее теперешнего неустойчивого положения, – Екатерине, Уолси, Клименту, – но была. Иногда она даже желала им смерти. Она боялась, что их власть помешает ей и разрушит ее планы.
«Время идет, а я остаюсь в стороне» – так думала Анна.
– Долго еще вы будете заставлять меня ждать? – кидалась она на Генриха, когда на нее находило капризное настроение. – Я давно уже могла бы заключить выгодный брак и иметь детей!
Такое заявление, разумеется, гарантированно подвигало Генриха на активные действия. Он понукал Кранмера, чтобы тот поторапливался, изводил Екатерину и ругал членов своего совета за то, что те прилагают недостаточно усилий для облегчения его положения. Каясь, он приходил к Анне с подарками: с отрезом лилового бархата на платье, или с черным бархатным французским седлом с бахромой из золотых и серебряных нитей и подходящим к нему табуретом, который можно использовать в качестве подставки для залезания на лошадь, или с белым дамским пристежным седлом, которое использовалось, когда они ехали вдвоем на одной лошади. Генрих тратил сотни фунтов на то, чтобы утешить и порадовать свою страждущую даму сердца.
Но вот чего он не мог ей дать, так это ощущения стабильности и безопасности. Анне оставалось до боли очевидным, что исполнение всех ее надежд целиком и полностью зависело от великой любви к ней короля. Стоит этой любви ослабнуть, и у ее дверей соберется стая волков. И тем не менее она часто вела себя с Генрихом дурно. Взять, к примеру, историю с рубашками.
Анна хорошо умела шить и вышивать. Ее работы иглой и нитью были изысканны, и она очень гордилась этим своим искусством. Так вот, когда Генрих между делом упомянул, что порвал рубашку, играя в теннис, и послал ее Екатерине в починку, Анна вспылила:
– Если она вам не жена, не ее дело чинить ваши рубашки!
Генрих озадаченно смотрел на свою пассию:
– Но она всегда их чинила и украшала вышивкой.
Как можно быть таким бесчувственным? Анна готова была убить его.
– Это лишено всякого смысла, вы поступаете глупо! Вы не должны поощрять ее, изображая из себя верного супруга! В следующий раз посылайте свои рубашки мне. Я буду чинить их и вышивкой украшать тоже.
Любой другой человек, который посмел бы так разговаривать с королем, без сомнения, закончил бы свои дни в Тауэре, но в тот момент Анну это не заботило. И Генрих просто стоял перед ней с вытянувшимся и побледневшим лицом:
– Простите меня, дорогая, я не хотел вас обидеть. Вы правы. Я буду присылать рубашки вам.
Анну уязвляло то, что Генрих до сих пор старался убедить всех и каждого в добрых отношениях с королевой, и всякий раз, как они появлялись на публике, Екатерина была рядом с ним. Они проявляли друг к другу столько любезности, что каждый, кто был знаком с ситуацией в этом семействе, наверняка считал поведение супругов героическим. Однако Генрих заверял Анну: что бы ни происходило на людях, в частной жизни он не уделял Екатерине внимания и предоставлял ее самой себе.
Вскоре Анна обнаружила, что это не совсем так. Однажды холодным темным ноябрьским вечером Генрих прибыл в Уайтхолл сильно не в духе и плюхнулся в кресло в ее покоях.
– Что случилось? – спросила она, встревоженная подавленным видом короля.
– Екатерина! – прорычал Генрих. – Я обедал с ней – ради проформы, так что, прошу вас, не смотрите на меня так, – но лучше бы я не утруждал себя. Она только и делала, что причитала: мол, она терпит муки адовы на земле и я плохо с ней обращаюсь, отказываясь посещать ее наедине. Я осадил ее, сказав, что у нее нет причин жаловаться. Объяснил, что не обедал с ней, так как был занят; кардинал оставил государственные дела в большом беспорядке. А что касается посещений в покоях и разделения с ней ложа, то я заметил, что ей следует понять – я не супруг ее; и напомнил, что в этом меня убедили мнения множества ученых докторов.
– Могу представить, что она ответила, – тихо произнесла Анна.
– Она настаивала, что мое дело не имеет под собой никаких оснований. Тогда я сказал, что опрашиваю университеты и не премину оповестить об их мнении Рим. И если папа не объявит наш брак недействительным, я провозглашу его еретиком и женюсь, на ком пожелаю.
– И это заставило ее умолкнуть?
Генрих имел пораженческий вид, как это часто бывало после горячих споров с Екатериной. Супруга всегда оставалась спокойной и решительной, а король выходил из себя и сыпал угрозами.
– Она сказала, что на каждого моего доктора или адвоката найдет тысячу таких, которые признают наш брак законным.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
