Ромашов перевел дыхание – видение исчезло, и он почувствовал небывалый прилив сил и бодрости, а разум его просветлел. Он понял, что жизненные силы Гали перешли к нему, увеличив его силы и обогатив его память всем тем, о чем помнила она. Этих ее воспоминаний было слишком много – Ромашов воспринимал их как ворох бумаг, в беспорядке сваленных на столе. Проворно отсортировав ненужное, что-то о покупке новых чулок, плате за комнату, ссоре с завхозом роддома из-за потерянного, а может быть, украденного – в такие подробности Ромашов не углублялся – нового цинкового ведра и прочую повседневную чушь, он оставил лишь то, что было связано с доктором Панкратовым, причем начиная именно с той ночи, когда Панкратов принес в роддом запеленатого в серое одеялко и перевязанного голубой лентой младенца и, таясь от всех, спрятал его в пустой палате…
Ромашов постоял, пытаясь утихомирить разбушевавшееся сердце. Мысль о том, что Гроза своей смертью освободил его от многолетних оков, не оставляла.
– Если бы я раньше знал, я бы тебя раньше прикончил, тварь, – сказал он, удивляясь тому, как свободно и спокойно звучит его голос.
И все же мысль о том, что со смертью Грозы была связана и смерть Лизы, он постарался отогнать.
…Руки у Ромашова слегка дрожали, ветки и охапки травы, которыми он забрасывал тело Гали, то и дело вываливались.
Наконец трупа не стало видно. Он может тут пролежать невесть сколько времени, если бродячие собаки не разворошат схорон.
Ромашов отряхнул руки, потом попытался почистить одежду.
Грязь уже подсохла, и ему кое-как удалось привести брюки и пиджак в приличный вид.
«Еще в трамвае потом немножко ототру», – подумал деловито Ромашов. Постоял немного, пытаясь сориентироваться, как можно побыстрей пройти к остановке, чтобы не тащиться опять по дорожной грязи, и вдруг кто-то тронул его за плечо.
…Ромашов так и подскочил. В буквальном смысле. Он ощутил, как подошвы его сапог оторвались от земли, а потом снова уткнулись в нее.
В прыжке обернулся.
Перед ним стояла женщина в синем рабочем халатике, рыжие разлохмаченные волосы окружали бледное лицо.
Ромашов узнал Клаву.
Сколько же времени она тут стояла, наблюдая за ним, пока он прятал труп ее сестры? Неужели он ничего не чувствовал? Или она подошла только что, а он ощутил ее испуганный взгляд как прикосновение?
– Это снова вы? – изумленно спросила Клава. – А я думала, вы с Галей уехали.
Значит, она ничего не видела! Повезло. Очень повезло!
– А, с этой девушкой, которая была у вас? – проговорил Ромашов, надеясь, что голос его звучит не слишком фальшиво. – Она, вроде, на трамвай пошла. А я вот… прогуливаюсь.
– Да нет, – качнула головой Клава, – я была на остановке, диспетчер сказала, что она не приходила. Диспетчер Галю знает, она же часто ко мне приезжает… Диспетчер сказала, Галя в лес побежала…
Она так и ела Ромашова глазами!
– Ну, я ее не видел, – раздраженно буркнул он. – Может, она решила подышать свежим воздухом и на другую остановку пошла. Чего вы на меня уставились? Говорю же, я ее не видел!
Клава отвела глаза, огляделась и вдруг вздрогнула, уставившись в одну точку. Лицо ее резко побледнело.
– Что там? – вдруг спросила она низким голосом. – Что там такое?
Ромашов обернулся и увидел, куда уставилась Клава.
Из-под груды травы и веток предательски торчала нога Гали – та самая, которой она зацепилась за корень. Перепачканная грязью баретка…
Как Ромашов мог ее не заметить?!
Клава, протягивая вперед руки и странно сгибаясь, прошла мимо Ромашова и, сделав несколько валких шагов, упала на колени рядом с кучей травы и веток, под которой лежало мертвое тело ее сестры.
– Галочка! – крикнула она тонким голосом и начала проворно раскидывать ветки и траву, которыми та была только что засыпана.
Ромашов покачал головой и, достав пистолет, толкнул Клаву вперед – так, что она упала на не разворошенную до конца кучу, и с силой ударил рукояткой пистолета чуть ниже затылка.
Потом он взял убитую за шиворот, подтащил повыше, согнул ей ноги и снова принялся ломать ветки, рвать траву и забрасывать тела, но уже более тщательно, чем в первый раз.
Однако творилось что-то странное. Возбуждение распирало Ромашова, движения его были то тягучими, замедленными, то настолько резкими, что Ромашова начинало швырять из стороны в сторону. Он физически ощущал жизненную силу Клавы, которая вливалась в его тело, он буквально видел ее – и не мог понять, происходит ли все это на самом деле или он сошел с ума.
Ноги дрожали, Ромашов не чувствовал своего тела.
Кажется, он получил слишком много живой энергии от этих двух убитых сестер… Ему не по силам оказалось с нею справиться…
Он понимал, что этого не может быть, но его не оставляло ощущение, что он надут, как воздушный шар, и в любой миг может оторваться от земли и улететь. Надо было как-то «утяжелить» себя, наполнить балластом… Каким?
Цепляясь за деревья, Ромашов выбрался на дорогу и по обочине, от дерева к дереву, добрел до того же сельского магазина, где покупал папиросы.
В углу стояла бочка с солеными огурцами, от которой несло кислятиной – аж челюсти сводило. Полки были почти пусты, только на одной выстроились некрасивые хлебные кирпичи (карточки на хлеб отменили еще в 1935 году), лежали папиросы и стояло несколько бутылок с лимонадом. «Ясно как лимонад!» – внезапно вспомнил Ромашов одно из любимых выражений Артемьева и невольно усмехнулся.
Ромашов купил хлеба, бутылку лимонада и съел буханку хлеба прямо на крыльце магазина, с трудом разжевывая плохо пропеченное тесто и жадно запивая приторно-сладким лимонадом. Вернулся за второй буханкой и второй бутылкой, взялся за них, но теперь ел без спешки. Пришлось распустить ремень на брюках, чтобы не давил.
Конечно, от такого месива мог разболеться живот, но необходимо было обрести спокойствие и несколько «заземлить» себя.
Продавщица таращилась в окошко, аж рот открыв от любопытства, – Ромашову это было безразлично.
Наконец он наелся, почувствовал, что может передвигаться без опаски, и побрел к трамвайной остановке. Одновременно с ним прибыл сорок третий номер.
Ромашов вошел во второй вагон, сел сзади в углу, закрыл глаза. Неудержимо тянуло в сон.
Ехать до Бакунинской долго. Он вполне успеет поспать…
Как бы не проспать. Может, кондукторшу попросить, чтобы предупредила, когда подъедут?
Он даже не успел додумать это до конца, как кондукторша взглянула на него и буркнула:
– Я и так остановки объявляю.
Получилось? Или это случайность?
Ладно, прежде всего отдохнуть, а проверить он еще успеет.
