– Может понадобиться какая-нибудь вещица, и тогда желательно, чтобы она была под рукой.
– Предусмотрительный ты, Глеб Петрович, – грустно пошутил генерал, зажег настольную лампу и положил перед собой рисунок, выполненный Василием Антоновичем Скуратовичем.
Вдвоем они стали просматривать одну папку за другой. Когда дошли до майора Шелковникова, генерал даже вздрогнул. Корявый рисунок, нацарапанный дрожащей рукой старого хранителя, был похож на фотографию майора так, словно бы старик сделал рисунок именно с этого снимка.
– Смотрите, Федор Филиппович, – удовлетворенно протянул Глеб и подвинул поближе к генералу рисунок и фотографию размером шесть на девять, приклеенную к первой странице. – Что скажете?
Генерал потер виски, затем поправил громоздкие очки.
– А что ты хочешь услышать, Глеб Петрович? Похож, чертовски похож! – сказал генерал.
– Правда, это может ни к чему не привести, – заметил Глеб, – но, скорее всего, связь существует, и майором Шелковниковым придется заняться.
– Он майор в отставке, – уточнил генерал, – уволился из органов и в ФСБ уже не служил.
– А почему ушел?
– Тогда многие ушли, – коротко пояснил Потапчук, – время было смутное, всем хотелось себя проявить, тем более, появились возможности.
– Так может, он себя таким образом и реализовал? – негромко произнес Глеб и, в упор посмотрев на генерала, спросил:
– Я посмотрю его личное дело?
– Да, пожалуйста, думаю, это необходимо.
Глеб погрузился в бумаги.
– Слишком хорошая характеристика, слишком хороший послужной список, нигде ни в чем не замечен.
– А меня это не смущает, – сказал Потапчук.
– В тихом омуте, как вы знаете, Федор Филиппович, черти водятся, – покачал головой Глеб.
– Да уж, знаю.
– Где он сейчас?
Генерал пожал плечами:
– Придется наводить справки. Разыскать его, я думаю, нетрудно. Кстати, надо будет проверить, непременно показать эту фотографию старику хранителю, чтобы избежать ошибки.
– Да, обязательно, – согласился Глеб.
– Сам этим займешься, – спросил Потапчук, – или, может быть, я поручу кому-нибудь?
Глебу, естественно, хотелось бросить это дело – пусть им занимаются те, кому положено. Он свою работу сделал, нашел человека, который, возможно, и есть главный фигурант. Но что-то ему не позволяло бросить дело на полдороге. Глеб привык все доводить до конца, была в его характере такая черта. И если уж он начинал работу, то меньше всего ему хотелось перепоручать ее кому-то именно тогда, когда должен был появиться результат. В нем говорило не честолюбие – просто он доверял только себе.
– Федор Филиппович, – сказал Глеб, поднимая голову от бумаг, – может, я сам этим займусь? Я понимаю, у вас масса офицеров, которым не терпится получить еще одну звезду на погоны, и для них это дело было бы выигрышным, но я…
– Понял, Глеб Петрович, понял. Давай, действуй, на тебя вся надежда, ведь ты у нас на Бога уповаешь.
– Да не уповаю я на Бога, только на себя надеюсь.
– И правильно делаешь. Держи меня в курсе.
– Мне будет нужна распечатка личного дела и фотографии майора Шелковникова, причем завтра утром, не позже.
– Ох, и любишь же ты озадачивать меня, старого человека, своими проблемами!
– Это не мои проблемы, генерал, а наши общие.
– Так-то оно так…Ладно, завтра получишь фотографии.
– Я хочу получить не только фотографии, я хочу к утру знать все об этом человеке: где он сейчас живет, чем занимается, когда и сколько раз выезжал за границу, с кем контачит.
– На эти вопросы я не могу тебе так быстро дать ответы, – сказал генерал, – но обещаю: все, что в моих силах, попробую сделать. Завтра утром давай встретимся, и я тебе отдам все, что смогу собрать за эту ночь.
– Прекрасно, генерал, – сказал Глеб, – значит, у меня есть шанс поспать.
– Чего, увы, не скажешь обо мне.
* * *
От разговора с бывшим сослуживцем полковником ФСБ Хохловым у Павла Павловича Шелковникова осталось самое тягостное впечатление. Больше всего отставного майора пугали масштабы дела: надо же, с каким рвением и какими огромными силами служба ФСБ взялась за поиски пропавших картин. Столько сил, столько людей брошено против одного человека – против него, Шелковникова.
С одной стороны, это грело самолюбие Павла Павловича, с другой стороны – тревожило: он сам работал в органах и знал, что с ними шутки плохи. И все же, несмотря ни на что Павел Павлович решил довести дело до конца: слишком много сил он отдал этому предприятию, слишком много денег вложил, слишком много крови на нем было. Отступать назад теперь не имело смысла, тем более, что впереди призывно светил и манил миллион долларов – вознаграждение, которое должен будет получить отставной майор КГБ от барона фон Рунге за похищенные картины.
– Ничего, ничего, – приговаривал Павел Павлович, – вам меня так просто не взять. Двоих свидетелей нет, причем основных, главных свидетелей. А еще двоих я скоренько уберу.
Один из тех, кого Шелковников решил отправить на тот свет, ничего не подозревая, сидел сейчас у него на кухне.
Когда Павел Павлович вошел, шофер Миша повернул голову. Он даже не снял кожаную куртку, хотя сидел у Шелковникова уже около часа.
– Значит, вот что надо будет сделать, Миша, – спокойным и немного заискивающим голосом произнес Павел Павлович. – Завтра утром тебе придется поехать в больницу. Возьмешь мою машину…
– В какую больницу?
– В психиатрическую.
– Вот те на! – скорчив недовольную гримасу, пробормотал Михаил. – Чего я там забыл?
– Ты ничего не забыл, а вот я забыл одного человека убрать. Его надо будет ликвидировать, – спокойно, словно речь шла не об убийстве, а о покупке шапки или килограмма колбасы в магазине, объяснил Павел Павлович Полковников.
Михаил дважды моргнул, затем пристально посмотрел на своего хозяина.
– И сколько это будет стоить?
– А сколько ты хочешь?
– Это смотря кого заказываете.
– Слушай, Миша, мы с тобой уже давно работаем, я же тебя никогда не обманывал. Сейчас у меня напряг с деньгами, я тебе заплачу половину, а остальное – когда вернусь из командировки.
– А половина – это сколько?
– Начнем с другого, – Шелковников сел к столу, смахнул несуществующую крошку с пластика, тряхнул головой. – Убрать надо будет старого деда, сумасшедшего. Он и сам, может быть, через пару дней загнется, но ждать, пока его Бог приберет, мне некогда.
