Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
После этого возмутительного случая я сделал серьезные представления нескольким членам Временного правительства, и в Ялту был послан специальный комиссар, чтобы провести расследование по этому делу и представить отчет. Хотя правительство действительно стремилось обеспечить безопасность членов царской семьи, во многих губерниях ситуация вышла из-под контроля, и в далеком Крыму правительственные предписания не имели действия. Все оставшееся время, что императрица Мария провела в Крыму, ее жизнь находилась в постоянной опасности, особенно после ноябрьской революции. Но необычайное мужество и самообладание никогда не оставляли ее величество, и тому свидетельством следующий случай. Чтобы строго контролировать передвижения всех обитателей виллы, большевики каждый вечер устраивали перекличку. Имя императрицы Марии было последним в списке, и когда ее величество ответила: «Здесь», – комиссар спросил: «Это все?» – императрица сразу же его поправила: «Нет, не все. Вы забыли мою собачку».
Плачевным результатом преобразований в правительстве стала отмена назначения Сазонова послом в Лондон. Сазонов настолько отождествлялся с политикой императорского правительства, особенно в том, что касалось вопроса о Константинополе, что уже не мог больше считаться подходящим представителем для новой России. Говоря мне об этом, Терещенко пояснил, что он надеется прибегнуть к его услугам для ведения окончательных переговоров о мире и поэтому ему бы не хотелось, чтобы Сазонов брал на себя миссию, которая рано или поздно уронит его в глазах российской общественности. Он должен был выехать в Лондон 16 мая вместе с нашими делегатами от Лейбористской партии и Палеологом, которого во французском посольстве заменил Нуланс, и только по прибытии на вокзал ему вручили письмо от князя Львова с распоряжением отложить свой отъезд. Хотя впоследствии британскому правительству предложили несколько кандидатур, новый посол так и не был назначен, и до конца войны господин Набоков продолжал исполнять обязанности поверенного в делах.
С отъездом Палеолога я потерял старого друга и коллегу, с которым я был тесно связан в течение трех решающих лет и на чье сотрудничество в отстаивании общих интересов, столь дорогих для нас обоих, я всегда мог рассчитывать. Мне также было жаль расставаться с моими новыми друзьями Уиллом Торном и Джеймсом О’Греди. Это были блестящие представители британского рабочего класса, и я надеялся, что им удастся произвести впечатление на депутатов Совета и заставить их понять, что мы сражаемся с Германией не ради империалистических или капиталистических целей. Но депутаты Совета не были настоящими рабочими. Они были исключительно демагогами. Во время их первого визита в Совет О’Греди сказал Торну: «Посмотри на их руки! Эти люди ни одного дня честно не проработали!» Они уехали из Петрограда весьма огорченные тем, что увидели как на фронте, так и в тылу. Мы много с ними виделись во время их пребывания здесь, и я никогда не забуду трогательную речь, которую произнес Уилл Торн в тот вечер, когда после ужина мы пили с ними в гостиной виски с содовой в их честь.
Однажды ближе к концу месяца я зашел после полудня к Терещенко, он проводил совещание с тремя новыми министрами-социалистами: Церетели, Черновым и Скобелевым, которые должны были вечером того же дня явиться в Совет и дать отчет о своей деятельности. Узнав о моем приходе, они выразили желание поговорить со мной, и поэтому мне предложили к ним присоединиться. После того как Терещенко меня представил, Церетели, который говорил от имени остальных, в течение двух часов допрашивал меня по различным вопросам, связанным с революцией, войной и нашими соглашениями. Получила ли революция, спрашивал он меня, какой-либо отклик в Англии? Возможно ли добиться единодушия во взглядах между британскими и российскими демократами, особенно по вопросу о войне? Действительно ли британское правительство представляет британское общественное мнение? Я отвечал, что великая революция, подобная той, какую переживает в настоящее время Россия, не может не вызвать определенной реакции в других странах, и поскольку она, несомненно, окажет демократизирующее влияние на британское общественное мнение, то это будет способствовать сближению наших взглядов. Хотя мы сохранили монархическую систему, мы являемся самыми свободными людьми в мире и давно уже усвоили принцип «Vox populi suprema lex» («Глас народа – высший закон»). Я сумел убедить его, что ни одно британское правительство не останется у власти, если оно не выражает общественного мнения.
Обратившись затем к вопросу о наших соглашениях, он спросил: если Россия откажется от преимуществ, причитающихся ей согласно этим соглашениям, согласится ли британское правительство сделать то же самое?
В своем ответе я привел пересмотренный текст нашей ноты, который мне поручили передать Терещенко лишь за два дня до этого. При этом я заявил, что, хотя, на наш взгляд, в этих соглашениях нет ничего, что бы противоречило принципам, провозглашенным российской демократией, мы готовы пересмотреть их вместе с нашими союзниками и, если потребуется, внести необходимые изменения. Это заявление доставило ему величайшее удовлетворение.
Союзные демократии, продолжил он, должны прийти к полному согласию по вопросу о целях войны и окончательным условиям мира. Согласится ли британское правительство провести для этих целей конференцию?
Я сказал, что не могу дать ответа на этот вопрос, не проконсультировавшись со своим правительством, и затем, когда он настоял, чтобы я высказал свою личную точку зрения, ответил, что заявления, которые я только что сделал, свидетельствуют о том, что мы готовы предпринять значительные шаги в указанном им направлении. Пересмотр соглашений неизбежно потребует обмена мнениями, но мое правительство, скорее всего, предпочло бы, чтобы переговоры шли через его послов в союзных столицах, а не на конференции.
Церетели затем завел разговор о необходимости поддерживать самые тесные связи между нашими двумя демократиями посредством обмена визитами представителей различных рабочих и социалистических групп наших стран.
Я заверил его, что британское правительство всей душой разделяет это пожелание, и я могу ему сказать, что мистер Хендерсон, представляющий в нашем кабинете Лейбористскую партию, уже выехал в Петроград со специальным поручением. Это, ответил он, весьма удовлетворительно, но здесь существует мнение, что британское правительство не позволит представителям других групп, таким, например, как мистер Рамсей Макдональд, приехать в Петроград. Не уполномочу ли я его передать Совету, что это не так и что британское правительство, напротив, создаст все условия для приезда мистера Макдональда? Я не могу, сказал я, дать ему такое обещание, но я передам его слова моему правительству. Я был с ним совершенно откровенен. Когда Совет впервые поднял вопрос о приезде мистера Макдональда в Петроград, я был против этого, поскольку опасался, что этот визит будет способствовать росту пацифистских настроений. Но на основании того, что рассказали мне господин Вандервельде и мистер О’Греди о взглядах мистера Макдональда, я изменил свое мнение, и, поскольку теперь я полагаю, что этот визит может оказаться полезным, я поддержу это предложение.
В заключение Церетели поднял вопрос, не удастся ли отколоть германских социалистов от их правительства. Я сказал ему, что, на мой взгляд, это утопическая идея. Немцы полностью отождествляют себя со своим правительством как в вопросах политики аннексий, которую оно проводит, так и в том, что касается бесчеловечных методов ведения войны. Поэтому заставить их выступить против правительства можно только с помощью военного давления или блокады. В этом месте Чернов вставил замечание, что революция в России также представлялась утопией и, тем не менее, она свершилась. Я оспорил справедливость этого утверждения, сказав, что она лишь произошла раньше, чем ожидалось. Затем Церетели заметил, что причина, почему они хотят, чтобы союзные и русские социалисты поехали в Стокгольм, заключается в том, чтобы высказать германским социалистам прямо в лицо, что, если они не начнут гражданскую войну против своего правительства, мы откажемся от связей с ними. Когда, прощаясь, я спросил его, может ли Временное правительство рассчитывать на поддержку Совета в ведении войны, он ответил утвердительно. Совет, сказал он, желает демократизации, а не деморализации армии.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
