Сестра Долорес помолчала несколько секунд.
– Мисс Дюфрен, – наконец сказала она. – Я руковожу приютом, рассчитанным на сотню коек. Занимаюсь этим уже более двадцати лет. Я научилась не совать нос в чужие дела. Люди, которым мы помогаем, прожили не самую счастливую жизнь. Если они хотят, чтобы я узнала, какие обстоятельства привели их в «Наш дом», то рассказывают мне… в свое время.
– Моя мать то приходила к вам, то уходила, и так продолжалось в течение двух лет, верно? И, судя по всему, вас она считала лучшим человеком на свете. Она должна была что-то сказать.
– Конечно, она говорила массу всяких вещей. Например, что ее зовут Ивонна и что она была актрисой.
– Ничего. То же самое я сказала детективу, который приехал сюда: она почти ничего не говорила о том, откуда пришла к нам. Могло показаться, будто она упала с ясного неба.
– Детектив из Брайтон-Фоллс? – спросила Реджи. – Молодой человек по имени Эдвард Леви?
– Нет, нет. Это был пожилой мужчина, очень приятный. Боюсь, я совсем не смогла помочь ему, но он не расстроился, хотя потратил целый день на поездку к нам. Его звали детектив Бэрр. Полагаю, вам известно это имя?
– Да, – выдавила Реджи. У нее внезапно пересохло в горле.
– Чрезвычайно приятный джентльмен. Жаль, что я не смогла рассказать ему побольше.
23 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут
Чарли поджидал Реджи в коридоре перед женским туалетом, разглядывая открытки и фотокарточки на стенах.
«Привет из Рино. Газуй по шоссе № 66! Привет от кафе «Дорожная добыча».
Реджи едва не столкнулась с ним.
– Что такое? – спросила она.
– Я надеялся, что ты поговоришь с Тарой. Скажи ей, чтобы она сбавила обороты… с Сидом.
Реджи заглянула Чарли за спину, где Сид и Тара коротали время за столиком. Она практически уселась к нему на колени и целовала его. Она лизала его рот, словно дружелюбная собачка. Реджи снова затошнило, но она не могла оторвать взгляда от них.
– Почему я должна это делать?
Сид начал хватать Тару за грудь, а она отталкивала его руку, а потом что-то сказала, и он засмеялся. Они вернулись к поцелуям.
– Потому что. – Чарли был в ярости и отчаянии. – Он ей не пара, и ты это знаешь.
– Может быть, она хочет именно этого, – сказала Реджи. – Считает себя крутой и хочет выглядеть крутой.
– Но Таре на самом деле это не нравится, – проскулил Чарли. – На самом деле она совершенно нормальная. Вся эта крутизна и психические фокусы… она просто играет.
Реджи все это надоело до тошноты. Все, что люди знали (или думали, что знают) о других людях. Может быть, каждый имел тайную жизнь, а не только Вера? Реджи внезапно возненавидела происходящее вокруг. Ей хотелось, чтобы люди стали такими же прозрачными, как аквариумы, без всякой мути, без дезориентации. Без лжи и притворства. Никаких тайных комнат или вранья о проклятых театральных постановках, которых даже не существует.
Но больше всего, прямо сейчас, Реджи раздражало то обстоятельство, что весь мир как будто вращался вокруг Тары, с ее прихотями и предсказаниями, не говоря уже о том, что ее собственная мать находилась в плену у какого-то убийцы и психопата.
– Знаешь, Тара режет себя бритвой, – сказала Реджи ядовитым тоном, которого даже не ожидала от себя.
– А?
– И жжет себя зажигалкой. У нее на руках и ногах полно шрамов. Она гораздо более психованная, чем ты думаешь.
«И я тоже», – добавила она про себя.
Чарли ошалело уставился на нее, и она продолжила:
– Можешь поверить, Чарли, ты ей безразличен. И ты ни черта не сможешь с этим поделать.
Его глаза сверкнули.
– Ты этого не знаешь! – отрезал он. Он двинулся прочь, но она поймала его за руку.
– Чарли, – тихо и умоляюще пробормотала Реджи. – Извини.
Чарли посмотрел на нее и открыл рот, собираясь что-то сказать, но затем передумал. Он презрительно стряхнул ее руку, набрал в грудь побольше воздуха и широкими шагами направился к столу.
Вот скотство. Теперь еще и это. Может быть, это свойство Реджи унаследовала от матери: уникальную способность отталкивать людей, которые для тебя дороже остальных?
* * *
Реджи возила ложкой в своем супе, почти не вникая в нелепый разговор между Тарой и Сидом. Ей хотелось лишь одного: поскорее убраться отсюда, прийти домой, положить подушку на голову и остаться в таком положении на несколько дней. Реджи не собиралась вставать завтра утром, поскольку знала, что произойдет, когда она это сделает: она включит новости и узнает, что обнаружено тело ее матери. Копы, репортеры и горожане соберутся вокруг обнаженного тела Веры, будут качать головами и щелкать языками.
«Плохо, очень плохо. Настоящий позор. Такая красивая женщина».
Решение Реджи, как и всегда, было чисто оборонительным – запереться в своей комнате, закутаться в одеяло и проделать старый детский фокус под названием: «Если я тебя не вижу, то и ты меня не видишь».
– Я не сказал «всю сосиску», а лишь «часть сосиски», – говорил Сид. – Это, понимаешь, совсем другое дело.
Чарли разъяренно посмотрел на своего двоюродного брата.
Тара залилась смехом.
– Думаю, это как-то слабо связано с завтраком.
– Не совсем, – сказал Сид. – Мы же говорим о польской колбасе.
– Фу! – фыркнула Тара. – Я ненавижу полукопченую колбасу.
Сид наклонился, что-то прошептал ей в ухо, и Тара снова фыркнула.
– Только без кислой капусты! – хохотнула она.
Господи. Неужели эти люди ничего не понимают? Мать Реджи сидит в какой-то пыточной камере вместе с серийным убийцей и, возможно, ест последнее в своей жизни блюдо из лобстера. Реджи помешала суп, обнаружила там креветку и с отвращением отложила ложку.
Реджи слышала голос своей матери: «Все дело в связях. Есть большая сеть, которая связывает нас всех – тебя, меня, президента и того парня, который изготовил проклятую атомную бомбу. Разве ты ее не чувствуешь?»
– Эй! – раздался у Реджи над ухом раздраженный голос Чарли. – Кто-нибудь есть дома?
– А что? – пробормотала она.
– Я спросил, готова ли ты убраться отсюда, – сказал он.
– Определенно готова. – Она отодвинула свою тарелку.
– А мне не кажется, что она уже хочет уходить, – сказала Тара и взяла Реджи за руку. – Правда, Реджи?
Чарли злобно уставился на Тару.
– Почему тебе обязательно нужно быть специалисткой во всем? – спросил он. – Теперь ты долбаная специалистка по желаниям Реджи?
