Ромашов стоял на другой стороне улицы и в упор смотрел на…
Он смотрел на Женьку!
Саша не сразу поверил своим глазам, увидев ее – в мужской летчицкой куртке, с растрепанными волосами, очень бледную. Под глазами залегли почти черные тени. Она в упор смотрела на Ромашова, и Саше казалось, что между их взглядами тоже пролегла вольтова дуга!
Рядом с Женей замер какой-то милиционер в распахнутой шинели и съехавшей ушанке. Да ведь это Вадька! Он тоже смотрит на Ромашова, но видит просто-напросто низкорослого невзрачного человека с разными глазами, в которых пылает бешеная ненависть, смешанная с восторгом. А Женя? Что видит она? Неужели то же самое, что и Саша, перед которым мелькают лица разных людей, со страшной быстротой сменяющиеся на том месте, где только было лицо Ромашова? Мужчины, женщины… молодые, старые… мертвые лица, лица с остановившимися глазами, бледные даже не мертвенной бледностью, а потусторонней, словно из них была еще при жизни выпита вся кровь… Внезапно морда тигра возникла перед Сашей – морда тигра с простреленным глазом, потом какое-то незнакомое, бесконечно усталое мужское лицо, а следом промелькнули одно за другим еще четыре лица, при виде каждого из которых его сердце пропускало удары.
Кира Самар. Китайская ведьма. Тамама! И Мишка Герасимов.
Саша понял, что это лица последних жертв Ромашова. И Кира Самар тоже был его жертвой… И Тамама! Этот человек – убийца, он убил Тамаму, и Мишку, и сейчас он убьет Женю, если ему не помешать, потому что у нее нет больше сил сопротивляться, а последние из оставшихся вытягивает из нее Ромашов. Саша словно бы воочию увидел черную сеть, которая опутывает Женю и заставляет ее подойти к Ромашову.
Она ничего не может сделать. Она покоряется. Ромашов заносит руку, в которой зажат нож. А Вадька стоит неподвижно, словно забыв, что на ремне у него пистолет в кобуре…
– Нет! – закричал Саша. – Ромашов, нет! Не трогай ее! Нет!
В тот же миг видение исчезло. Чьи-то руки тормошили Сашу, чьи-то голоса наперебой кричали:
– Доктора, позовите доктора!
Реальность вернулась к нему, реальность, сквозь которую он уже не мог пробиться, не мог вернуться и помочь сестре! Он рвался из сдерживающих его рук, рвался до тех пор, пока боль в открывшейся ране не заставила его снова провалиться в беспамятство. Но последним его стоном было:
– Женя, стой!
Хабаровск, 1960 год
Ну вот. Сейчас всё кончится. Она здесь, дочь Грозы… Сейчас Ромашов убьет ее, а сын Грозы почувствует это, а может быть, и увидит… Да, что-то подсказывало Ромашову, что мальчишка неподалеку и видит всё, что происходит. Его присутствие мешало, но Ромашов знал, что даже это не остановит его. Физически сын Грозы слишком далеко. И он слишком слаб. Кира Самар хорошо сделал свое дело! Сын Грозы может сколько угодно биться в истерике и кричать: «Нет, не трогай ее!» Это для Ромашова пустой звук. Дальний ветерок, жалкое дуновение, которое даже не раздуло бы волос на его голове… если бы у него еще оставались волосы. Чудилось, энергия всех убитых им людей всплеснулась и ожила в его теле, и он наслаждался этой сверхъестественной силой.
Он был в восторге от того, как виртуозно исполнил свой замысел. Овладев сознанием рыжего парня, этого Герасимова, заставив его полностью подчиниться своей власти, он приказал ему убить Тамару, а потом пойти в отделение и признаться в содеянном. Потом Ромашов заставил его пуститься в бегство и направил пулю милиционера в его голову. Было велико искушение убить и милиционера, но это могло бы направить события совсем в другую сторону. Если начнут прочесывать город в поисках убийцы милиционера, Ромашова могут схватить. Нет, пока ему нужна была свобода действий. Поэтому он сдержался.
К крови этих двоих – Тамары Морозовой и Герасимова – Ромашов не прикоснулся. Не было времени. К тому же, если бы их трупы оказались обескровлены, это вызвало бы подозрения. А так все получилось чисто…
Великолепно получилось!
Однако на миг его торжество омрачилось порывом зависти: ему нужно было забирать чужие жизни, даже наливаться чужой кровью для того, чтобы подпитывать свою силу, а они – Гроза, Лиза, их дети – они были чисты от крови, они были полны своей собственной духовной энергией! Но тут же Ромашов с презрением отмел этот приступ слабости.
Чепуха. Где она, их чистота, их духовная энергия? Где? Что, она помогла Грозе и Лизе уцелеть под пулями агентов, которых послал за ними Ромашов? Ничуть не бывало! Или она помогла их сыну устоять против пули, которую в него выпустил Кира Самар? Нет. Потому что пуля материальна. И нет такой власти, которая свернула бы ее с пути. Нет такой силы.
И точно так же материален нож. Маленький метательный нож, который Ромашов сейчас бросит – и которым он убьет дочь Грозы. Надо только заставить ее подойти поближе.
Ромашов судорожно шевелил пальцами левой руки. В правой он держал наготове нож, в левой была незримая сеть, которую он раскинул над Женей и подтягивал ее к себе. Раскинул своим губительным взглядом! У дочери Грозы не было сил сопротивляться. Она отдала все свои силы каким-то четверым бедолагам, которых носило по морю на потерявшей управление барже. Ромашов смутно видел эту картину, не вдаваясь в ее подробности, и внутренне потешался над дочерью Грозы.
Она нашла ручку, которую нечаянно обронил Ромашов и за которой вернулся. Она многое поняла и узнала… Но на этом всё и кончилось.
Дочь Грозы унаследовала от родителей огромное богатство, но не смогла им распорядиться, потому что так и не усвоила главное правило жизни: всё, что ты имеешь, должно быть потрачено только на себя. И всё, что ты заберешь у других, ты должен тратить только на себя. Нельзя ничем делиться, и, если ты хочешь выжить, надо отнимать. Только отнимать и присваивать. Так, как делал Павел Мец. Ромашов! Именно поэтому сейчас он убьет дочь Грозы, а она ничем не сможет ему помешать! Ей просто нечем ему помешать.
На самом-то деле ее смерть Ромашову ничего не даст. Все свои силы Женя растратила, а прильнуть к ее крови он сейчас не может: среди бела-то дня! Он просто не успеет. Нет, это будет чистое убийство. Убийство не ради наживы, а ради мести. Наконец-то он отомстит тем двоим, которые превратили его жизнь в ад! Тем двоим, которые всегда были вместе и остались вместе даже после смерти…
Ромашов тянул и тянул Женю к себе, одновременно краем глаза фиксируя этого тощего милицейского лейтенанта, который словно бы забыл, что у него есть оружие, и только и знал, что таращиться на Ромашова ошалелыми глазами. Кажется, он даже не замечал, что Женя отходит от него, приближается к странному человеку с пугающими разными глазами.
Ну, еще немного… Какое блаженство видеть ее погасший взгляд. Какое блаженство понимать, что именно он, Ромашов, – причина неотвратимой гибели дочери Грозы, ощущать ее слабость, губительную слабость. Да ее можно сейчас прикончить одним взглядом! Мыслью! Приказать умереть – и она умрет!
– Женя, остановись! – раздался в это время чей-то крик, и Ромашов увидел, что лейтенант вырвался из своего оцепенения и дернул Женю к себе.
