– Тогда Игоря?
– Его можно… – Сорокина рассеянно сорвала с растения, стоящего на подоконнике, лист и принялась задумчиво его жевать.
– А оно не ядовито? – осторожно спросила Катя, указывая на порядком общипанную зелень.
– Тьфу ты… – Ритка Сорокина тут же сплюнула в корзину для мусора. – Мне и в голову не приходило! А что, комнатные растения могут быть ядовитыми? – с сомнением спросила она.
– Ну, у меня мама ботаник… Она говорит, что многие растения ядовиты. Эти… в пятнах которые… диффенбахии… и еще другие – не помню точно, но знаю, что ядовитые и даже очень… Вспомнила: олеандр! Смертельно ядовитый, между прочим!
– На хрена тогда его в комнате держать?! – выкатила глаза следачка. – Тащат домой что ни попадя… Олеандр этот так особенно! А ты потом разгребай, кто кому его в суп покрошил! Ну, это у меня давно стоит. Оно, наверное, как раз ничего… не ядовитое. Кисленькое такое. Мне, Катерина, вот что обидно: в этом деле нас всех за ботаников считают! Я тебе, например, все по полочкам разложила, и ты сразу врубилась! А они – нет!
Кате стало совсем стыдно. Оказывается, Сорокина ей уже все рассказала и даже по полочкам разложила! И она уже и «врубилась»… думая при этом исключительно о своем. А теперь не знает, как и сказать Сорокиной, что ничего в ее хитроумном плане толком и не поняла. Да, давно надо было поганой метлой гнать из головы все эти сомнения, а в придачу к ним и идиотские комплексы – пока они не сожрали полностью остатки ее нервов и мозгов! Подумаешь – голая она в постели была! А Лешка Мищенко пришел и лег рядом! Конец света прямо и гибель Помпеи! Она и раньше голая с этим самым Мищенко в постели кувыркалась – и ничего. Даже нравилось! Правда, потом разонравилось, но факт есть факт… Поэтому ничего с ней особенного не случилось. И нечего было вселенские истерики закатывать и Наталью пугать! Наташка и посейчас переживает, видно, как говорится, невооруженным глазом… Так что там Сорокина говорит насчет этого маньяка? Который и не маньяк на самом деле вовсе… Надо же, оказывается, она еще что-то слышала и даже уловила!
– Маргарита Пална, а давайте Лысенко прямо сейчас позовем и еще раз вместе все обсудим? – хитроумно предложила Катя.
* * *
– Нет, Рит, это дело неподъемное для нас троих, – задумчиво сказал майор. – Сама посуди: улики собрать нужно? Нужно. Наружка понадобиться может? Очень вероятно. А где мы ее возьмем? В бюро добрых услуг? И потом – он же далеко не дурак, все ходы-выходы лучше нас с тобой знает… Если что-то будет сделано несанкционированно, он как пить дать вывернется. И потом – дело ж закрыто! Его небось уже и в архив сдали!
– Дело я в нужный момент затребую, – пообещала Сорокина. – И открою снова. По вновь выявившимся обстоятельствам!
– Каким обстоятельствам? – осторожно спросил Лысенко.
Если честно, ему очень не хотелось ввязываться во все это. Пойти на поводу у Ритки Сорокиной – значило похерить всю текущую работу и потихоньку, тайком ото всех, заниматься сомнительной самодеятельностью – из-за которой, конечно, с работы не вылетишь, но неприятностей нажить можно. И потом: у него теперь Кирка! Он не может торчать на службе сутками напролет – ему ребенка воспитывать надо! Иначе какая от него будет польза?
Может быть, отговорить Ритку от всей этой нелегальщины, пока не поздно? Нет, вот этого он как раз сделать не сможет… и не потому, что если Ритка упрется, то ее и краном не сдвинешь, – просто если она права, то настоящий маньяк, человек с опытом преступника и больной психикой, до сих пор находится на свободе. И если ему весь этот кошмар – одиннадцать убитых женщин – сойдет с рук, он будет и дальше безнаказанно делать такие вещи. Не сейчас – так через год, два, три, пять… И эта мина с часовым механизмом будет тикать себе и тикать… пока не рванет в каком-нибудь новом месте. А у него – малышка и женщина, которые ему дороги. Слишком дороги, чтобы хоть на минуту представить, что их путь и дорога этого человека могут где-то случайно пересечься…
– Кое-какие улики у нас уже есть, – веско проговорила следователь. – Но, как всегда, если руководству выгодно все спихнуть с рук, то одно идет в ход, а другого как будто и не существует!
Игорь вздохнул. Практика была известная. Одно замалчивалось, а другое, более выигрышное или понятное, либо вообще за уши притянутое, но надежное, подписанное десятком непонятно откуда взявшихся свидетелей, выплывало на первый план. И неважно было, что свидетели больше придумали, чем увидели, или что нужные сведения им подсказали и показали, ткнули пальцем в конкретного человека, – все это тут же, без сомнений и излишних реверансов протоколировалось и считалось таким же надежным и незыблемым, как и весь Уголовный кодекс. Кроме того, ни для кого давно не было секретом, что часто и густо свидетельские показания, или даже признания в совершенных преступлениях выбиваются из людей силой. Он сам слишком хорошо знает систему, причем знает ее изнутри. Потому-то Зозуля, так кстати подвернувшийся в деле маньяка, для системы беспроигрышный вариант, просто суперприз. И на него повесят не только эти одиннадцать убийств с розами, но и все висяки по городу… лет этак за пятнадцать. То есть и за те годы, когда этот злосчастный сержант с портфельчиком в начальную школу ходил. Кто и что будет сопоставлять, если подвернулся такой случай?! Да еще будут сожалеть о том, что нельзя будет присобачить до кучи и глухари, образовавшиеся после его смерти! Объективным и беспристрастным в их деле мог быть разве что компьютер… а люди всегда предвзяты и замечают только то, что им нужно. Выгодно. Подходит. То, что хочется. А остальное – с глаз долой, из сердца вон!
– Лады, – кивнул он. – Я подписываюсь на эту твою авантюру. Жаль, Колька уехал… он бы помог. Давай еще раз, Рит… все по порядку.
Они просидели втроем до самой ночи. Обсуждали, спорили, обдумывали каждый шаг, каждое действие, пока у Сорокиной на столе не взорвался бешеной трелью телефон.
– Прокуратура! – гаркнула она в трубку, но тут же лицо ее смягчилось: – С тренировки? Голодный? – ворковала следователь. – А уроки сделал? Что значит – есть нечего? А котлетки? Как кончились?! Папу мне дай!
Пока следователь проводила дознание, по какой причине и когда закончились котлеты, Игорь пихнул подругу локтем:
– Кирку мою посмотреть хочешь?
Девчушка и впрямь была очаровательная и, что самое смешное, очень походила на Лысенко. Такой же острый любопытный носик, голубые глаза… И светлые лысенковские волосы, и его же манера хитро щуриться. Катя хотела было сказать, что девчушка – просто копия он, но потом передумала. Игореша тут же раздулся бы, совсем как его любимые индюки, и тогда с ним вообще никакого сладу не стало бы – о своей драгоценной Кирке он мог говорить с утра до вечера, безо всякого перерыва.
– Это мы с ней уток на пруду кормим… Это на пони катаемся… Это она и Васька: она его прям дрессирует! Он что хочешь от нее терпит! Хороший кадр, да? У меня мобильник не зеркалка, конечно, но ничего снимает… Это я и Лилька, а Кирки не видно – она как раз за сиденьем спряталась, хотела выпрыгнуть и нас напугать! Колька снимал… А это она ему на руки влезла – а он прям растаял! Я тут на диск перекачал – хотел по дороге распечатать, а мастерская, в которой я раньше фотки делал, закрылась! Хотел Лильке на Новый год сюрприз преподнести – альбом с Киркиными портретами во всех видах – а тут такой облом! Придется новую искать.
