Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
Такие вот раздумья и приводили многих к решению просить о замене оставшихся сроков лишения свободы на отправку в действующую армию, пусть и в качестве штрафников. Далеко не всем, просившимся оттуда на фронт, такую возможность предоставляли. Но случаи такие были не единичными, вплоть до самого начала Берлинской операции.
В общем, формирование и обучение шло установленным порядком, боевая учеба была весьма напряженной. Как всегда, особое внимание обращалось на штрафников – бывших офицеров тыловых служб, а также летчиков, танкистов и вообще на всех, у кого были слабые навыки владения оружием и недостаточная маршевая подготовка. А тем более на бывших заключенных, которые часто были и физически слабее других, и оружие давно в руках не держали.
Во взводах было пока максимум по 7—10 человек, и это давало возможность взводным командирам даже составлять, при необходимости, индивидуальные графики занятий и тренировок, подбирая себе помощников из числа штрафников, имеющих боевой пехотный опыт.
Обучаемые в большинстве своем понимали, что именно здесь полностью оправдывает себя суворовская «наука побеждать», в частности ее постулат «тяжело в учении – легко в бою». А часть штрафников, считавших себя «смертниками», начинали понемногу понимать, что они не пойдут в бой в качестве «пушечного мяса». Их просто учат лучше действовать на поле боя, чтобы по возможности сохранить свою жизнь, уверенно поражая противника. И чаще всего это помогало им понимать необходимость этой напряженной боевой учебы, как говорят, до седьмого пота, до изнеможения.
Контроль хода боевой подготовки тем не менее был организован штабом хорошо. Заместители комбата, начальники служб постоянно находились в ротах и взводах. Нам, командирам подразделений штрафников, эта учеба доставалась иногда ничуть не легче, чем обучаемым.
Нашли тогда в каком-то карьере подходящее место для стрельбища, где вели огонь по мишеням из всех видов стрелкового оружия, а из «ПТР» – по брошенной немцами, подбитой и сгоревшей самоходке «фердинанд». В ближайшем лесочке даже был огорожен участок – полигон для минометных стрельб. И почти ежедневно наши минометчики били туда с закрытых позиций. Боеприпасов для обучения «бойцов-переменников» не жалели ни мы, ни снабжающие нас ими службы фронта.
В общем, изобретательностью и выносливостью наших командиров подразделений и офицеров спецслужб батальона можно было удивляться и даже гордиться. И главным стимулом всего этого был, конечно, не столько неусыпный контроль штаба и командования батальона, сколько желание избежать ввода в бой неподготовленных людей, а значит – и избыточных, как теперь принято говорить, потерь.
Определенное оживление у нас вызвала еще одна новинка – обучение командиров рот верховой езде. Мало ли в каких ситуациях это могло пригодиться. А возникла эта новинка потому, что кто-то где-то реквизировал несколько верховых лошадей с полной лошадиной амуницией – под седлом. Это горячо одобрил комбат наш, не один год своей армейской службы проведший в седле, как я уже упоминал в предыдущей главе. А может быть, это именно по его распоряжению и добыли нам славных, крепких лошадок. Одного красивого гнедого жеребца, степенного, спокойного, Батурин облюбовал себе.
Мне же достался молодой, светло-серый «в яблоках», строптивый, беспокойный конь. Он постоянно прядал чуткими, подвижными ушами и нередко недовольно скалил свои крупные молодые зубы. Я видел, как ловко, несмотря на свой внушительный живот и возраст, взлетал в седло и как влитой сидел в нем комбат и как он демонстративно гарцевал на своем красавце. Тогда я впервые позавидовал этому совершенному умению Батурина и тоже загорелся идеей освоить этот непривычный для меня способ передвижения, хотя понимал, что владеть им так, как комбат, – цель недостижимая.
Надо сказать, нелегким делом это оказалось. Первые дни моих упражнений в езде не приносили мне ни удовольствия, ни результатов. После двух-трех часов ежедневных, упорных тренировок порой нестерпимо болели все мои «седалищные» места. Но цель поставлена, и день за днем, хоть и без восторга и страстного желания, но я снова забирался в седло и, еще не очень понимая разницу между рысью и галопом, иногда доводил своим неумением моего рысака, да и себя тоже до «взмыленности».
Один мой боец-штрафник, бывший кавалерист, хорошо умевший обращаться с лошадьми, увидев мои несуразности в обращении с конем и в овладении искусством верховой езды, вызвался быть моим учителем, а заодно и коноводом. Он умело ухаживал за конем, давал мне уроки, после чего и лошадь ко мне стала относиться спокойнее, и я стал уже прямее держаться в седле, увереннее и более умело опираться на стремена и пользоваться ими, как педалью газа автомобиля.
Шел конец декабря 1944 года. Новый, 1945-й год мы в батальоне встретили за общим столом. В этом торжестве, организованном по инициативе и распоряжению самого комбата, приняли участие и сам комбат Батурин, и все его заместители, штаб, начальники служб и офицеры подразделений. Такое дружное застолье было у нас впервые.
Подобное же, но более грандиозное и по масштабу, и по значению, случилось только, когда закончилась так всем опостылевшая, но и ставшая уже, как ни парадоксально, привычной для нас война. Это было под Берлином, в первый День Победы, 9 мая 1945 года, «весной, в начале мая», как писал я в своей «поэме» «Наш путь», в письмах маме и ставшей уже женой Рите. Но тогда до Победы было еще далеко. Впереди были ожесточенные бои за Варшаву, нелегкий путь к границе фашистской Германии, а дальше – на Берлин. И кто знал, кому суждено туда дойти, а кому остаться навечно в польской или немецкой земле.
К новогоднему вечеру я спешно подготовил несколько стихотворных посвящений моим боевым друзьям, и как тепло они были приняты! Даже Батурин, не щедрый на открытое выражение положительных эмоций, аплодировал. Оказалось, что близко к Новому году был день рождения у Пети Смирнова, у Саши Шамшина, моего тезки и почти ровесника, да и у моего бывшего ротного, теперь замкомбата Ивана Матвиенко. И как счастливый прогноз на будущее, под одобрение всех на этом вечере прозвучали мои слова:
Путь не окончен. Идти еще много
и на Берлин нам дорога – «Вперед!».
Знаем: дойдем до порога берлоги,
раненый зверь там могилу найдет!
Встретимся вновь, вспомним прошлые годы,
выпьем за павших героев войны,
выпьем за счастье, за дружбу народов
и за спокойные будни страны.
Вот так мы встретили новый, не сомневаясь, что уже победный год!
Операцию по освобождению Варшавы и всей остававшейся еще под фашистским игом Польши, как нам стало известно позднее, Ставка планировала начать 20 января 1945 года. Значительно раньше британский премьер Черчилль в своем послании просил Сталина немедленно начать наступление со стороны Вислы, чтобы отвлечь туда возможно больше сил немцев и спасти войска союзников, терпящих поражение в Арденнах. Сталин пошел навстречу этой просьбе о помощи, и Ставка перенесла начало Висло-Одерской операции на 12 января.
И буквально через несколько дней после встречи Нового года мы стали вдруг спешно сводить свои разрозненные подразделения в единые взводы той роты, которой было приказано командовать Ивану Бельдюгову. Это был небольшого роста капитан, крепкий, я бы даже сказал, кряжистый, широколицый и большелобый офицер, выделявшийся среди многих своим невозмутимым на первый взгляд спокойствием. Однако он был способен, казалось, совершенно неожиданно прорваться неудержимой резкостью, если кем-то или чем-нибудь он будет выведен из состояния, кажется незыблемого, равновесия.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
