Старшина присяжных, казалось, ловил каждое слово защитника. Судья – скелет, обтянутый ко жей, – рылся в бумагах. Мистер Уоллис подождал, пока судья опять не сосредоточится на разбирательстве дела.
– Подсудимая не признает себя виновной в убийстве, – медленно, веско произнес Уоллис, будто не слова выговаривал, но закатывал булыжники на вершину горы. – Но в причинении тяжкого вреда здоровью, несовместимого с жизнью, вследствие провокации.
За час – больше времени им не потребовалось – Ада искусала ногти до крови. В тот миг, когда старшина присяжных встал, плечи назад, грудь вперед, геройские планки под отворотами пиджака, Ада все поняла. Выиграть у нее не было ни единого шанса. Могла бы и не ввязываться во все это. Признала бы с ходу свою вину, и все бы уже давно закончилось.
– Вы будете навещать меня, мистер Уоллис? – Близилась ночь, и единственная лампочка в камере высоко под потолком истекала тусклым коричневатым светом, отбрасывая на стены длинные тени. У Ады не осталось никого в целом мире. – До того, как я уйду?
Она знала, что больше никогда его не увидит.
Охранницы относились к ней по-доброму. Им нечего было терять. Как и Аде. Сбежать она не могла. Ее переселили в просторную камеру. С ванной комнатой, надо же, где имелись и ванна, и нормальный туалет. В камере – стол. И платяной шкаф, хотя класть туда было нечего.
Она считала дни. Управились бы они поскорее, не заставляя ее ждать. Время давило на нее. Последнее ее время. Суд. Забавно, как по-разному можно смотреть на прошлое. Факты. Повернешь их так, а потом этак, покажешь белыми или черными. Но где то, что между ними? Правда, на которую они нанизаны? Неясно. Ни в одной газете, ни в учебнике истории не прочесть, как все было, что происходило на самом деле. О войне Ады скоро забудут.
– Тетрадку? – переспросила охранница, дежурившая днем. Это была пожилая женщина, Аде она в матери годилась. Грудь отвисла, живот обмяк. Ада подумывала сказать ей, что надо бы носить утягивающий пояс и лифчик покрепче, но постеснялась.
– И карандаш. Лучше два.
– Точилки запрещены, – предупредила охранница.
Ада поняла почему. Вывернуть винтики, вынуть лезвие – и вжик, вешатель останется без работы. Алберт Пьерпойнт. Ей сказали, как его зовут.
– Алберт Пьерпойнт. Он у нас по этому делу, – сообщила ночная охранница. Они болтали по ночам. Ада плохо спала, и они до утра не выключали свет. – Чисто работает. Умелец. Так что не о чем беспокоиться.
Простой улыбчивый мужчина, он походил на лавочника, бакалейщика к примеру. Ада легко вообразила его за прилавком в коричневом габардиновом халате. Карточки? Спасибо. Две унции чеддера. Унция масла. Четверть фунта чаю. Йоркширский акцент. Он курил трубку, когда обмерял Аду. И этим он зарабатывает на жизнь? Он снял пиджак. Ада предполагала, что он, как портной, накинет сантиметр ей на шею: окружность шеи 13 дюймов, узел вроде украшения на груди. Чуть ниже, самую малость, чуть ослабить, вот так. Ада и представить не могла, что с веревкой столько мороки.
Она уже заполнила целую тетрадку мелким почерком по линеечкам. Никто, кроме нее, не расскажет правды, не расскажет о ее жизни, ее войне. Поэтому она и написала все как было. Все, что произошло на самом деле. Охранница принесла ей вторую тетрадку и ластик в придачу. И шесть твердых карандашей:
– Пригодится, хотя ты об этом и не просила.
Ада старалась не злоупотреблять ластиком, от него на страницах оставались пятна. Она натерла карандашами мозоль на среднем пальце, а ребро ладони посерело от графита.
С мистером Пьерпойнтом у нее было больше примерок, чем она сама делала, когда работала у миссис Б. И все в одну неделю. Может, это ее последняя неделя?
– Я была портнихой, – говорила она. – От шеи до талии, я знаю эту мерку.
Мистер Пьерпойнт помалкивал, сжимал трубку в зубах, отчего у него в уголках рта пенилась слюна, а едкий запах табака «Морской якорь» щекотал Аде ноздри.
– «Дом Воан». Я собиралась назвать свою мастерскую «Дом Воан». Как у Шанель. И авторская эмблема, конечно, у нее ведь тоже такая была. Я выбрала цветок. Большой красный цветок. Как…
Зачем она это рассказывает? Ему же все равно. Охранница кивала ей, улыбалась. Ада с ней часто разговаривала.
– Я мечтала о Париже, – продолжила она. – Улица Камбон. Вы там бывали? Я тоже крою по косой… мои платья. Когда с карточками будет покончено, именно этим я и займусь.
Она осеклась, мысленно поправила себя. Именно этим я бы и занялась.
Вот что ей надо было делать. Как бы ей хотелось, чтобы та встреча с ним никогда не случилась. Она бы разбогатела. Добилась успеха и обрела счастье. Она бы много работала. «Дом Воан». Париж. Лондон. И Томас, Томас. Ее малыш. Ее обожаемый сынок. Выживи он, она бы пеклась о нем, обустроила бы ему дом, спаленку с кроваткой. Твой отец погиб на войне. Больше она ничего бы ему не сказала. Сестра Бригитта права, иногда ложь во спасение необходима. Он бы ничего и не узнал. И они были бы счастливы, вдвоем. Маленькая семья.
Охранница взяла ее за локоть:
– Я отведу тебя в туалет.
Ада поплелась в ванную. Белая плитка полосами, дверь не запирается.
– Но я не хочу.
На всякий случай, – сказала охранница, перед тем как покинуть нас, словно Ада собиралась в путешествие.
– Прости, но тебе придется это надеть. – Охранница подала ей коленкоровые панталоны на подкладке. – Знаешь, как с ними управляться?
– Да. – Дрожащими пальцами она расправила тесемки, обмотала их вокруг ноги, затянула потуже. Они оставят вмятину на коже. – Сколько времени это займет?
– Ты ничего не почувствуешь, – заверила охранница.
– Где меня похоронят?
– На тюремном кладбище.
– А нельзя похоронить меня рядом с Томасом?
– Мы найдем его, – пообещала охранница. – Отыщем его могилу. И привезем его к тебе. Мы об этом позаботимся. – Она была доброй женщиной.
– Спасибо.
– Священник здесь, – сказала охранница.
– Он мне не нужен.
Чем церковь ей помогла? Мать не навестила ее. Ни разу. Братья и сестры тоже. Слишком заняты своим католичеством, некогда им быть христианами. Только Скарлетт приходила, только она одна, та, что уже лет двадцать в церковь ни ногой. Кто другой, но ты… – покрутила головой Скарлетт. – Ты оказалась темной лошадкой. – И добавила: – Заметь, на твоем месте я поступила бы так же.
Ада сняла очки:
– Мне они не понадобятся. – Положила их на стол рядом с тетрадками.
Охранница взяла Аду за руку, пожала ее:
– Прощай, Ада.
Звук открываемой двери, вошел мистер Пьер-пойнт. Кивнув Аде, он направился к дальней стене.
