Нэнси произнесла длинную речь, и Марина была ей благодарна. В награду она решила довериться ей.
— Когда я приехала в прошлый раз, я вела себя нечестно. В смысле того, как я сбросила лишний вес.
И она рассказала своим родителям об эксперименте с оксиметабулином. Она ничего не утаила (кроме своего загула с ученым, открывшим лекарство, — ведь это ее родители, в конце концов!). Дональд даже забыл, что собирался смотреть телевизор, так он был захвачен рассказом о коррупции и мошенничестве. Лишь одно его огорчало: рассказу недоставало секса, в противном случае получился бы хороший мини-сериал.
Нэнси превратилась в возмущенную мать, готовую ради защиты своей дочери броситься в бой, чтобы исправить нанесенную ей обиду.
— Мама, да забудь ты об этом. Все уже кончилось. Мне больше не нужны эти таблетки. Я даже не знаю, настоящий я принимала препарат или «пустышку», так что все могло произойти подсознательно. Да меня это больше и не волнует. Да, я тебе говорила, что примирилась со своими размерами и купилась на философию ТФБП, но это была ложь.
— Я и сама догадалась, когда увидела, насколько ты похудела в прошлом году в декабре.
— Но теперь все изменилось. Я правда все расставила по полочкам. У меня действительно больше нет с этим проблем.
Нэнси пристально посмотрела на нее и все увидела — под самой кожей Марины светился этот свет, такой уязвимый.
— Тут не обошлось без мужчины.
Это было утверждение, а не вопрос, и то, что Марина удивилась, лишь подтвердило правоту матери. Она была рада тому, что угадала, что в жизни дочери есть новый смысл. Впервые с тех пор, как Марина была ребенком, она почувствовала себя настоящей матерью.
Марина не могла больше скрывать свои новости.
— Ах, мама, он замечательный! Его зовут Пол. Он тебе понравится, я это знаю. Он такой… милый. И любит мюзиклы. И тебе, папа, он тоже понравится! Он без ума от садоводства. У него маленький дворик, но он и там работает.
Она умолкла.
— Что такое? — спросила она, удивляясь тому, что родители смотрят на нее так странно.
— Мы еще никогда не видели тебя такой, — сказала Нэнси.
— Какой?
Нужное слово нашел Дональд.
— Счастливой.
— Клянусь, ты сказала им, что я милый, — проворчал Пол.
Марина поцеловала его в глаза.
— Ну конечно. Родителям это надо говорить. Обязательно. А что я должна была сказать?
Пол заключил ее в свои объятия и принялся целовать от кончиков пальцев до шеи.
— Что я самый замечательный любовник, который у тебя когда-то был. Что ты умираешь от удовольствия. Что мы занимались любовью во всех комнатах. Ну и всякое такое.
Марина закрыла глаза и отдалась своим чувствам. В течение дня у нее минуты не было, когда она не упивалась бы радостью, которую дарил ей Пол. Он научил ее смотреть на свое тело как на средство получения удовольствия, а не как на инструмент пыток. В любовных сценах она ничем не сдерживала себя, придя к выводу, что если этому замечательному мужчине нравится каждый дюйм ее тела, то и она должна вести себя соответственно.
Она любила его и знала это. Интересно — откуда человек знает, что любит кого-то? Да просто знает, и все, как говорится. И это правда! — хотелось ей кричать. Просто знаешь, и все. А я знаю!
Она и ни в чем другом себя не сдерживала. Накануне Рождества они отправились в супермаркет и потратили почти сто фунтов на вкусную еду. Они покупали все, что хотели. Пока Марина хватала пирожные, ветчину и дико дорогую вишню, Пол выбирал бельгийский шоколад, копченого лосося, шоколадную кукурузу и шампанское.
Они и ели не так, как обычно едят. Еда была для них прелюдией к таким серьезным делам, как бизнес и любовь. В январе Марина оглянулась на весело проведенные праздники и сделала удивительное открытие: она поправилась. Слишком много ела и потому поправилась. Как и все нормальные люди в Рождество! Но это не имело никакого значения.
В канун Нового года Пол попросил ее руки.
— А почему ты так долго думал? — ответила она.
— С Новым годом, дорогой!
— С Новым годом, Джилли.
Рик и Джилли чокнулись бокалами. По настоянию Джилли в бокале у Рика было шампанское. Если ей нельзя пить, то это не значит, что он не должен праздновать. Особенно если есть что праздновать!
— Я все еще не могу забыть выражение твоего лица, которое появилось, когда я сказала тебе! — весело повторила Джилли в сотый раз после того, как сообщила новости.
Рик улыбнулся, надеясь, что мышцы лица работают в его пользу.
— Да-а, сюрприз еще тот.
— Знаю! Представь себе — и это через столько лет после Лорны! Эти врачи и сами не знают, что говорят. Ничего не знают! Это ведь так замечательно, правда? У нас теперь появится столько возможностей. Брошу учиться, чтобы быть матерью полный рабочий день. Да и ты мог бы подумать о том, чтобы посвящать этому какое-то время. Ты и сам говорил, что работа иногда тебя угнетает. А деньги нам больше не нужны. Ты ведь счастлив?
— Конечно, счастлив.
Рик притянул Джилли к себе и крепко стиснул ее, чтобы она не видела его слез.
Он в сотый раз прокрутил в голове, сколько воли от него потребовалось, чтобы его палец передвинул корнуолльскую папку с экрана монитора в корзину «удалено». Он не испытывал гордости от того, что перед ним возникла эта новая непрошеная ответственность. Джилли нарисовала ему восемнадцать лет его нового будущего. Ему не оставалось ничего другого, как принять его.
Он мог бы сделать кое-что. Убежать. Но, разумеется, этого он делать не станет. Хотелось бы ему быть человеком, не обремененным моральным грузом, взваленным ему на плечи. Но он не такой.
Можно покончить с собой. Но это был бы мелодраматический шаг, свидетельствующий о том, что в той боли, которую он испытывает, есть нечто уникальное, особенное, с чем живому существу не справиться. А после рождественских размышлений, подогретых алкоголем, он понял, что самая большая его трагедия состоит в его ординарности.
Его болезнь была физического свойства. От боли, от этой растущей боли никто не застрахован. Его преступление было следствием сверхожиданий. Наказание? Как и всем нам, ему придется брести и дальше, удовлетвориться тем, что имеешь, похоронить мечты и молиться.
Чувствовал ли он боль острее, чем другие? Да откуда ему знать, смеялся он, хотя ему было не смешно. Может, все остальные спрятали свои чувства так же глубоко, как и он? Может, таковы правила, может, таким способом и выживают?
А он выживет. Он такой. Хотя как он протянет еще восемнадцать лет, он не имел представления.
Но он вдруг взял и представил себе. У него еще есть хибара в Корнуолле. За нее заплачено. Она существует и никуда не денется. Как и он. Пока. Но мечтать можно. И строить планы. И фантазировать.
