И сколько бы Сюзи ни волновалась о муже, детях и разного рода проблемах, для Марины она оставалась воплощением того, как женщина должна жить.
В глазах общества Сюзи выиграла марафон, тогда как Марина — всего лишь забег на короткую дистанцию.
Но теперь Марина столкнула Сюзи с качелей раз и навсегда. У них общий любовник. Мало того, этот самый любовник, когда пришло время выбирать, Марину демонстративно предпочел Сюзи. Тем самым у женщин появилось нечто общее, что не так-то просто разорвать. Вместе с проблемой лишнего веса, которую Марина передала Сюзи как олимпийский огонь, отныне их отношения следовало пересмотреть с точки зрения равенства. Не будь Сюзи беременна, у Марины могли бы возникнуть сомнения, смогут ли они пережить этот переходный период.
Сюзи была-таки беременной, но будущее исковеркано.
— Я прощаю тебя, Му. Хоть ты и вела себя отвратительно.
Марину рассмешил гнев ее подруги.
— Спасибо, Сюз! — сказала она, надеясь, что в ее ответе прозвучала благодарность.
Так легко быть великодушной. Это любовь делает человека таким.
ГЛАВА 23
— То есть ты приглашаешь меня на свидание?
Она чувствовала себя очень смелой, задавая этот вопрос. Ведь если она не права, то будет выглядеть очень глупой. И настойчивой.
Пол в отчаянии поднял брови.
— Конечно, на свидание! Что еще я мог иметь в виду?
Марина покраснела. Он только что без предупреждения появился в ее кабинете. Она и знать не знала, что он несколько дней набирался храбрости, прежде чем пригласить ее. Дюжину раз снимал телефонную трубку. Даже доехал до здания ТНСВ, но не выдержал и попросил таксиста вернуться.
— Да, но мне кажется, ты говорил, что на мюзиклы ходишь один или с семьей?
Пол пригрозил ей пальцем. Он почувствовал уверенность и повеселел оттого, что она приняла его предложение.
— Я этого не говорил. Я говорил, что лучше посмотрю мюзикл один, чем в обществе человека, который не сможет его оценить. Это должен быть кто-то особенный, а у меня в жизни таких людей было не слишком-то много.
Марина поняла, что это все равно что тебе пятнадцать, и унеслась далеко в своей юной фантазии. Вот что такое сильное увлечение, согревающее душу и тело, отвлекающее от всего на свете. В последний, полный событий год у них возникло глубокое и настоящее чувство, какое бывает у взрослых людей. Она «особенная». До Рождества еще неделя, и у нее это будет первое Рождество, которое она отметит в новом статусе.
Может, он купит ей большую открытку со словами «Счастливого Рождества тому, кто особенно дорог». Она видела, как счастливые люди покупают такие открытки в киосках. А может, он подарит ей самый настоящий подарок, который выбирают, крепко подумав, из тех, что покупают для «особенного» человека. А при мысли о том, что и она ему что-то подарит, она пришла в легкое возбуждение. Ведь и он для нее «особенный».
— Ты плачешь?
Он присел возле ее стула на корточки, как в тот вечер в Афинах, когда ее тошнило в его номере. Его вопрос удивил ее. Она поднесла палец к глазам, чтобы убедиться, действительно ли она плачет. Одновременно там же оказался его палец, и вместе они наткнулись на слезинку, которая с радостью легко катилась по ее полному лицу.
— Прости меня, — прошептала она, смутившись проявления своих чувств.
— Если только это хорошие слезы, а не печальные, — сказал Пол.
Он достал носовой платок и нежно вытер ей щеку.
— Хорошие. Я думала о Рождестве.
— И что же ты думала?
Марина посмотрела на него.
— Я могу надеяться, что это будет счастливое Рождество?
Пол смотрел в будущее дальше Рождества. Гораздо дальше.
— Обещаю тебе, счастливое.
И таковым оно и было. В ТНСВ начались две недели рождественских каникул. Пол и Марина использовали это время и провели все праздники вместе, кроме рождественского дня.
Даже рождественский день оказался более счастливым, чем это было раньше. Нэнси и Дональд были добры и с Мариной, и друг с другом. Время от времени воцарялось молчание, но то были обычные семейные паузы, когда каждый член семьи вспоминает о том, что объединяет относительно разных людей в одну семью.
— Хорошее Рождество, — сказал Дональд после ужина. — Мне очень понравилось.
И Марину, и Нэнси изумило это заявление. Согласно молчаливым стандартам Дональда, это был почти шекспировский монолог.
Марина отважилась сказать что-то более серьезное.
— Это первый рождественский ужин, когда не звучали слова недоброжелательства. Ни с чьей стороны, — прибавила она, не забыв включить и себя в число потенциально виновных.
Нэнси не отрывала глаз от вязания.
— Теперь все по-другому. Раньше мы и думать не могли, чтобы сказать или сделать что-то такое, что может привлечь внимание к… ну ты понимаешь… ты была такая чувствительная. Мы боялись огорчить тебя.
Марина вспомнила, как раньше отмечали Рождество, и поняла, что ее мать права. Она всегда боялась рождественского ужина и следила за каждым отправляемым в рот куском, чтобы лишить мать оружия, которым та могла выстрелить в нее в традиционной ссоре после ужина. Она сдерживала себя, что вызывало у нее горечь и гнев, а потом истолковывала молчание как обвинение, против которого обязана была выступить.
— Не смотри на меня так! — с этих слов обычно все и начиналось.
В дальнейшем возможны были кое-какие варианты, но обычно кончалось тем, что Марина принималась кричать.
— Это не моя вина, что я толстая!
На что Нэнси преспокойно отвечала:
— А чья же?
На сей раз все было по-другому. Но в составе исполнителей произошла только одна замена. Марина вынуждена была согласиться, что напряжение последних лет возникало в основном из-за нее. Домашнюю обстановку она рассматривала как площадку для вольного боя, где первый удар всегда должна была получить она. И последний. Прежде чем продолжать разговор в серьезном тоне, предложенном матерью, Марина хорошо подумала.
— Ты ничего не сказала о том, что я пополнела.
При этих словах ее отец потянулся за своими садовыми перчатками, намереваясь скрыться в сарае.
— Прошу тебя, папа, не уходи. Я не собираюсь устраивать сцену.
Дональд неохотно сел. Он включил телевизор и, идя на уступку недовольному взгляду Нэнси, убавил звук и включил титры, надеясь, что его не вовлекут в этот разговор.
Прежде чем отвечать, Нэнси глубоко вздохнула.
— Да, я заметила, что ты немного пополнела по сравнению с тем, когда мы видели тебя в последний раз. Но, если честно, я почувствовала облегчение. Раньше ты была чересчур худой, и ты это знаешь. А как я тебе уже говорила, я теперь воспринимаю твой вес как вопрос частный, как нечто такое, что ты уже решила для себя, и я должна уважать это решение, а не осуждать.
