На следующий день я позвонила Таймону и отказалась принять его предложение. Он вздохнул:
– По правде говоря, я был почти уверен, что ты не согласишься.
Мой ответ удивил саму меня:
– Давай не теряться.
По дороге в больницу я рассказала Ианте о предложении Таймона и моем ответе. Она щелкнула языком.
– Разве тебе не нужна хорошая постоянная работа?
– Возможно, но только не такая. Я была бы не прочь отправиться путешествовать.
– Опять! Только не это. Будь поосторожнее, ладно? Не ввязывайся ни во что.
Под словом «ввязываться» она имела в виду Хэла.
– Не думаю. На этот раз вряд ли.
Ианта мне не поверила и нанесла последний удар:
– Ты уверена, что не стоит поговорить с Натаном?
– Уверена.
Мы подъезжали к больнице. Ианта тихонько вздохнула.
– Роуз, я не хочу туда. Может, еще раз проедемся по кварталу?
Мы заехали на стоянку и втиснулись на свободное место; я выключила мотор; мы сидели тихо и неподвижно.
– Я буду приезжать и навещать тебя каждый день, мама.
– Не хочу быть обузой. – Ианта схватила сумочку из крокодиловой кожи, лежавшую у нее на коленях. – Приезжай когда сможешь. Не хочу, чтобы из-за меня волновались, не хочу никого тревожить.
С таким же успехом она могла бы приказать снежинке не таять на солнце. Я поцеловала ее. Призвав на помощь все свое самообладание, я сказала:
– Все будет хорошо, тебя скоро выпишут.
– Твой отец совершенно не умел болеть. – На ее губах заиграла мечтательная улыбка: так было всегда, когда она заговаривала о нем. – А ведь он был врачом.
– Врачи слишком много знают. Ианта улыбнулась:
– Я рада, что это ты привезла меня в больницу. От него здесь не было бы никакого проку.
Это был лучший комплимент, которым могла наградить меня мама. Сердце у меня сжалось.
– Ты иди, мама, я пойду за тобой с вещами.
Ианта вышла из машины. Я подошла к багажнику и достала ее чемодан. Она подошла к дверям больницы – они со свистом раздвинулись. Покачивая висящей на локте сумочкой, Ианта вошла внутрь, и двери за ней закрылись.
Когда я ехала обратно, на городских улицах было полно молодых девушек – ярких, сияющих, полных предвкушения: на них красовались коротенькие юбочки и топики и босоножки на высоких каблуках. У них были стройные ноги, ногти, выкрашены во все цвета радуги; глаза и напряженные лица сияли желанием, энергией и алчностью. Они еще не знали горя. Или же хорошо его скрывали. Девушки двигались группками или дефилировали по тротуару в одиночестве, шурша пакетами из супермаркета, с рюкзаками и сумочками через плечо. Некоторые пили пиво прямо из бутылок.
Был теплый вечер, солнце висело низко. Я подумала о горьком черном кофе и музыке, о чтении книг и о том, как в сумерках светятся белые розы. Я думала о глубокой, неистовой печали, а потом вспомнила – и захотела испытать – утомленность, какая бывает после ночи любви. Я думала о горе и его послевкусии, о красоте свечей. О Петрушке и той части моей жизни, что подошла к концу. О том, что возможно одновременно увять и раскрыться, как это произошло со мной, о том, что расцвет в сорок восемь – это и приятно, и неожиданно.
И о том, что я буду цвести еще долго.
Но особенно ясно, с любовью я представляла детей. Я вспомнила, как впервые увидела Сэма. Обескураженная болью и грубостью родов, я без интереса взяла врученный мне сверток. Сначала его глаза никак не могли сосредоточиться на мне. Затем, прежде чем начать приключение под названием жизнь, младенец посмотрел мне в глаза. В этих широко раскрытых, безмятежных глазах было удивление: целый мир открывался перед ним. Этот взгляд вернул меня к началу, внушил готовность начать заново.
Когда я вернулась на Лейки-стрит, на автоответчике горела лампочка.
«Мам, – у Сэма был счастливый голос, – можно мы зайдем на ужин? Мы с Джилли поговорили о наших планах и хотим их обсудить с тобой».
«Роуз, – это был голос Таймона, – совсем забыл. Я обещал тебе ланч в „Капризе"».
«Мама, – Поппи была возмущена, – ты где пропадаешь? Я все звоню и звоню. Мне нужен твой совет, перезвони немедленно».
«Роуз, – проговорила запыхавшаяся Ви, – есть работа, которую надо было сделать вчера. Звони. Чао!»
Следующая запись была от Натана. Он говорил как будто издалека: «Роуз, к переезду на следующей неделе все готово. Надо прояснить пару вопросов. Может, позвонишь мне в офис? Джин тебя соединит».
И наконец раздался голос Хэла, который звучал намного ближе. «Роуз, в твоем почтовом ящике лежит авиабилет в Пизу, туда и обратно. Никаких вопросов, я плачу. Я перед тобой в долгу. Встретимся в аэропорту в четверг. Удачи с переездом».
Упаковывая вещи, чтобы уехать с Лейки-стрит, в последнюю очередь я собрала коробку со старыми книгами, которые валялись в шкафу под лестницей. В самом низу, под слоем пыли лежала книга в бумажной обложке – опус о южноамериканской политике, который Натан читал на борту самолета в день нашего знакомства.
Он сказал тогда, что автор ему не нравится. Открыв книгу, страницы которой пожелтели и стали ломкими, я увидела, что повсюду стоят его галочки и пометки. Я сделала вывод, что он лгал. Возможно, та маленькая ложь во спасение была призвана произвести на меня впечатление. Его уловка сработала: она действительно впечатлила меня.
Я положила книгу на полку в гостиной: там ей было самое место.
Когда грузчики увезли все мои вещи в Клэпхем, я вышла в сад. «Айсберг» уже грозил задохнуться под натиском паслена, дельфиниум надо было подвязать, а траву подстричь.
Я обошла весь огромный сорокапятифутовый участок земли, который когда-то так нуждался в моей опеке, – скоро он изменится безвозвратно: ни Минти, ни Натану не будет до него никакого дела.
Я встала на колени у маленького холмика под сиреневым кустом и вырвала разросшиеся поверх него побеги вьюна. Сладких снов тебе, Петрушка.
Оливковое дерево уже унесли, но у меня осталось еще одно дело: вычистить фонтан. В воду упали листья, я выудила их и бросила в кучу с компостом. Потом с особым рвением прочистила насос, наполнила фонтан свежей водой и включила его для проверки.
В бассейн хлынула вода, – вечно меняющаяся и все же неизменная.
Я выключила воду, и фонтан замолк. Потом зашла в дом, закрыла стеклянные двери и заперла их на засов.
Через три дня я вышла из машины на склоне холма и чуть не задохнулась от окружившего меня света, тепла и благоухания. Камни были покрыты кружевом цветов; оливковые деревья пританцовывали и раскачивались; шумел водопад зелени: жасмин, розы, лилии, ипомея, бугенвиллея, герань, лаванда. Их цвета были яркими и насыщенными.
