Лицо Эдуардо помрачнело.
— В записке ничего не было сказано, что ты находишься у Макклауда. Тайрон пошел убивать Макклауда, пока я готовил взрыв парохода. Господи! Ведь мы могли этим взрывом убить и тебя.
— Какое это сейчас имеет значение?! Он… не утонул?
— С ним все в порядке.
— Он жив?
Эдуардо снова протянул к ней руку, но она опять отстранилась. Нахмурившись, он намеренно положил руки ей на плечи и слегка надавил.
— Спокойно, menina. Чтобы уложить Тайрона, нужна не одна пуля. Ему больно, и он полупьяный, но я еще никогда не видел его таким веселым. Я пригрозил привязать его к кровати, так как он все время рвется к реке, чтобы найти Макклауда, если тот сумел ускользнуть под покровом темноты.
— Я рассказала Макклауду о Тайроне и взяла бы грех на душу за его смерть.
Эдуардо выругался и почти грубо встряхнул ее за плечи.
— Черт! Да ты никак святая. — Он привлек ее к себе, крепко обнял, и она положила голову к нему на грудь.
Она слушала, как бьется его сердце, и вдыхала чудесный мужской запах. Каждая клеточка ее тела тянулась к нему, ища покоя и защиты. В эту минуту она уже ничего не просила у жизни. Почему же тогда ей не удается расслабиться?
Эдуардо хорошо понимал ее отчаяние и боль. Но в то же самое время он испытывал радость, потому что знал, что на смену боли всегда приходит радость.
Он слегка отстранил Филаделфию от себя, чтобы видеть ее лицо.
— Вчера ночью ты совершила чудо, menina. Я не поверил своим глазам, когда, открыв мешочек, который ты сжимала в руке, увидел камень. — Его черные глаза весело блеснули. — Ты нашла Голубую Мадонну!
От Филаделфии не укрылся его восторг.
— Этот камень мой отец похитил из вашей деревни.
— Совершенно верно. Я не встречал его с тех пор, как мне было двенадцать, но кто видел его хоть раз, уже никогда не забудет. Так как о нем ничего не было слышно на протяжении четырнадцати лет, я решил, что он потерян или его распилили на более мелкие камни. Я уже потерял надежду увидеть его когда-нибудь снова.
Филаделфия попыталась сбросить с плеч его руки, чтобы отстраниться, но он спустил их ниже и ухватил ее за локти. Избегая его пристального взгляда, она смотрела на сильные загорелые пальцы, резко выделявшиеся на фоне ее бледной кожи.
— Все эти годы им владел Макклауд. Я рада, что нашла его для тебя. Пусть это будет маленьким вознаграждением за все страдания, которые выпали на твою долю.
Эдуардо уже начала раздражать ее манера каяться.
— Мне не надо никакой благодарности. — Он взял ее за подбородок, поднял голову и заглянул в глаза. — Неужели ты не понимаешь? Без тебя, без твоего упорного поиска правды он был бы навсегда потерян для моего народа. Ты добилась своей цели. Найдя Голубую Мадонну, ты очистила имя своего отца. Пусть он теперь покоится с миром, menina.
Филаделфия заглянула в его черные глаза, полные понимания, но все равно не могла согласиться с ним.
— Если бы все было так просто.
— Так оно и есть.
«Я никогда не забуду этой минуты», — думала Филаделфия, глядя на светившееся счастьем лицо Эдуардо. Но она еще была во власти прошлого. Ее чувства к Эдуардо были отравлены мыслями о шрамах на его спине и запястьях, и она остро чувствовала вину своего отца.
— Что ты теперь будешь делать?
— Если у тебя есть силы для путешествия, я хочу, чтобы ты поехала со мной в Бразилию. Я должен вернуть Голубую Мадонну на ее законное место. После этого… — Он пожал плечами и посмотрел на нее горящим взглядом. — Я весь твой.
— Нет, отправляйся в путешествие один. Я не имею права принимать участие в том, что ты собираешься сделать. Пойми меня.
— Возможно, ты права. Ты можешь остановиться у меня в поместье, пока я путешествую. Тебе там понравится.
— Я не хочу ехать в Бразилию или куда-нибудь еще. Я хочу домой. И как можно скорее.
— Тогда я подожду, когда ты сможешь поехать со мной.
— Нет. — Она протянула руку и в первый раз через открытый ворот рубашки погладила его шею. — Ты должен отвезти Голубую Мадонну домой. Наши несчастья не закончатся, пока она не окажется на своем месте.
Эдуардо заглянул ей в глаза, словно надеясь прочитать её мысли.
— Хорошо. Я так и сделаю.
— Тогда отправляйся немедленно. Сегодня. Представь себе, какое событие тебя ожидает. Ты станешь героем.
Сама того не зная, Филаделфия высказала сокровенную мысль Эдуардо.
— Это также реабилитирует моего отца. Обвинение будет снято.
Филаделфия старалась не думать о том, что он скоро уедет в Бразилию и будет далеко от нее.
Когда он поцеловал ее, она крепко прижалась к нему. Его тепло и страсть согрели ее как солнце, и она знала, что его любовь оставит незаживающую рану в ее душе.
Едва он уложил Филаделфию в постель, с ее губ сорвался стон.
— Прости, любимая, что причинил тебе боль. — Он обхватил ее лицо руками и нежно поцеловал. — Ты слишком устала и разбита, чтобы я сейчас мог заняться с тобой любовью. Но по возвращении мы будем долго-долго любить друг друга. Обещаю.
Когда Эдуардо ушел она все еще ощущала на губах вкус его поцелуя.
— Почему ты не поехала с ним?
Около ее кровати стоял Тайрон, голый по пояс, с повязкой на левой стороне груди.
С первыми лучами рассвета он проводил Эдуардо и сейчас пришел в ее комнату за объяснениями.
— Я не могла. — Филаделфия холодно встретила его враждебный взгляд. Она вышла на балкон, чтобы проводить Эдуардо, боясь, что если подойдет к нему, то он увидит ее слезы и останется. — Как он может смотреть на меня и не думать о своих родителях?
— А ты можешь смотреть на него и не думать о своем отце?
— Да, конечно, но…
— Ну и дура! — констатировал Тайрон.
Его голос звучал напряженно. Кожа его была серой от потери крови, но Филаделфия подумала, что если дело дойдет до драки, то лучше уж драться с бешеной собакой, чем с Тайроном. Он выжил, но не благодаря ей.
Выругавшись, он опустился в ближайшее кресло и посмотрел на нее прозрачными блестящими глазами.
— Черт! Женщины! Все вы одинаковы. Ему было гораздо лучше без тебя. С самой нашей первой встречи я говорил об этом.
— Говорил, — согласилась Филаделфия, задетая его словами.
Эдуардо уехал. Она сама отпустила его. Она действительно дура.
— А ты сказала мне не лезть не в свои дела. — Он криво ухмыльнулся. — У тебя тогда было больше мужества, чем сейчас, и гораздо меньше причин для беспокойства. Поэтому ты дура.
— Да, возможно, — ответила Филаделфия, избегая его взгляда.
