Любомир в споре не участвовал. Он сразу понял, что Лоза от своего не отступится и все равно с ними поедет.
Долго бы пришлось гнаться за туменом, но, по счастью, впереди располагался город Тузлук, к которому Лоза знал более короткий путь.
Этот городок не станет сопротивляться монголам, как Лебедянь. Да он и не смог бы выдержать такую осаду.
Кроме того, по слухам, в Тузлуке посадник не слишком был силен в воинских делах и поддерживался не всеми горожанами. А монголам всякие распри между урусами только на руку!
Если бы не Лоза, Любомиру и Аваджи пришлось бы куда как труднее! Они так бы и ехали за войском, военачальники которого не знали о другой дороге, позволяющей сократить путь до Тузлука на целых пятнадцать верст!
И успели подъехать к городу на два часа раньше монголов.
Смертельно напуганный их предупреждением посадник в первый момент только беззвучно открывал рот, не в силах осознать страшную весть. И крикнул первое, что пришло на ум:
— Закрыть ворота!
— Не надо, — остановил его Лоза.
Он прекрасно знал, что сопротивление горожанам ничего не даст, потому что город к осаде попросту не готов.
— Что же, по-вашему, поклониться поганым? — истерически вскричал один из бояр посадского окружения.
— Ради спасения многих жизней не грех и поклониться. Встретить хлебом-солью, пожелать долгой жизни…
— Но у нас даже нет толмача, — забормотал растерянный посадник.
— У меня есть, — скрывая улыбку, сказал Лоза.
Вот так и попал Любомир в посольство, отправившееся к воеводе. Правда, свои знания ему удалось выказать, лишь приветствуя Джурмагуна и его войско. Зато он увидел Анастасию…
Как бы она ни кутала свое лицо, как бы ни опускала глаза, не узнать сестру он не мог. Потому вернулся к нетерпеливо поджидавшим его Лозе и Аваджи с сообщением:
— Анастасия у него!
Весть об этом не застала Аваджи врасплох, но все равно поразила в самое сердце: его жена живет с Джурмагуном!
Умом он понимал, что, оставляя её у себя, тот не интересовался желанием самой Анастасии, но от собственного бессилия, мучимый страшными муками, все же пытался усмотреть в том и её вину.
Аваджи мысленно застонал. Стон его товарищи не услышали, но взглянули на него с сочувствием, представляя, какие мысли его сейчас гложут.
За те три дня, что они провели вместе в дороге, Любомир успел привязаться к мужу своей сестры. И теперь, глядя на его закаменевшую в отчаянии спину, он никак не мог подобрать для него слов утешения. Но и укреплять его в недовольстве Анастасией он тоже не хотел, ибо был уверен: сестра в происшедшем не виновата.
Перед Любомиром как наяву встали глаза Анастасии, невыносимо бесчувственные и пустые. Это было так непохоже на неунывающую, жизнерадостную Анастасию! Когда она узнала брата, на мгновение в них зажегся радостный огонек, но тут же погас, как будто молодая женщина вдруг осознала невозможность их встречи и собственного спасения… Чем же это чудовище-монгол её испугал? Или опоил?
Он так и сказал вслух. Для Аваджи.
— Она сидела, будто истукан. Даже виду не подала, что меня узнала. Так выглядит человек, у которого вынули душу…
— И память, — едко добавил Аваджи. — Значит, она забыла не только меня, но и тебя.
— Ты несправедлив, друг мой, — мягко вмешался Лоза. — Такое можно сказать о любой другой женщине, но не об Анастасии.
Они сидели втроем в одной из комнат боярского дома, которую любезно предоставил им старый боевой товарищ Лозы.
Им было предложили по комнате каждому, но лебедяне отказались: в этой одной им ничто не мешало обсуждать между собой события, ради которых они и прибыли.
— Надо придумать, как подобраться к шатру и поговорить с Анастасией. Вдруг ей разрешается ходить по куреню. Мы бы раздобыли ещё одну лошадь и ждали её поблизости…
— Я могу встретиться с нею, — проговорил Аваджи.
— Как ты это сделаешь? — спросил Любомир.
— Очень просто, как все остальные воины.
— Это опасно, — покачал головой Лоза, — ведь твои соратники считают тебя мертвым.
— Все равно, появление в стане для меня куда безопаснее, чем для любого из вас. Кроме того, далеко не все видели меня погибшим. А другие вообще не знают, что я участвовал в том поединке.
— И когда ты собираешься идти в курень? — поинтересовался Любомир.
— В тот час, когда Джурмагун будет обходить посты.
На самом деле Аваджи вовсе не был так уверен в успехе, как хотел показать. Но он знал одно: жизни не пожалеет, чтобы вызволить Ану!
Он шагал по монгольскому стану нарочито деловым шагом. Совсем недавно Аваджи и сам был звеном цепочки связей и обязанностей: десятка-сотня-тысяча-тумен. Или, по-монгольски, тьма…
А ныне, смешно сказать, он здесь никто. Вражеский лазутчик, хотя его дело никакого отношения к войне не имеет. Он лишь пришел за тем, что принадлежит ему.
Аваджи знал, что поблизости от шатра Джурмагуна раскладывают обычно небольшую хозяйственную юрту, в которой хранятся личные припасы багатура. Хотя он в еде крайне сдержан, но Бавлаш всегда следит, чтобы пища Джурмагуна была всегда свежей и лучшего качества. В этой-то юрте Аваджи и решил до времени спрятаться.
Сейчас он присел посреди берестяных коробов и чувалов с мукой, рисом, вяленым мясом и прочим, так, чтобы сквозь щель полога ему был виден вход в шатер.
К счастью, ждать пришлось недолго. Привычки Джурмагуна не изменились посты он обходил обычно в одно и то же время.
Тургауды, караулившие вход в шатер, тут же расслабились. Да и кого им было охранять теперь? Наложницу? Она никуда не денется.
Аваджи змеей выскользнул из юрты и в броске прокатился по снегу так, что оказался вне видимости тургаудов, у дальней стенки шатра.
Он стал кинжалом рыть под этой стенкой, стараясь как можно меньше шуметь. На мгновение мысль, что Ана услышит эти звуки и поднимет переполох, бросила его в жар. Тогда он пропал. Тогда пропало все то, что они задумали. Но изнутри не раздавалось ни звука.
Он копал как одержимый — счастье, что земля не была слишком твердой, а то он наверняка привлек бы чье-то внимание стуком.
Выкопав ямку под стеной, он приблизил к ней лицо и позвал свистящим от волнения шепотом:
— Ана! Ана! Ты меня слышишь? Это я, Аваджи!
— Слышу. Здравствуй, Аваджи.
И это все? В её голосе не прозвучало даже радости. По звукам, доносившимся из шатра, он понял, что она не кинулась на его голос, как сделала бы прежняя Ана, а лишь медленно подошла.
Но он приказал себе, пока все не выяснит сам, не думать о плохом. И потому спросил:
