Элеонора отвечала Беджеру какую-то чушь в том же роде, и Уилл, дрожа от ярости, повернулся к мисс Манц, сидевшей слева от миссис Тиндермарш.
– Позвольте спросить, мисс Манц, как продвигается ваше рисование? – спросил он, пытаясь улыбнуться.
Уилл не осмелился спросить о ее здоровье или о том, как она себя чувствует. Высокая девушка с царственной осанкой, с которой он познакомился два месяца назад, превратилась в сгорбленную, сморщенную старуху; кожа висела складками, под глазами чернели мешки, на ушах шелушилась сухая кожа. Мисс Манц была уже не зеленой, а белой, словно жертва вампира. Ужаснее всего было то, что у нее совершенно поседели волосы, да к тому же еще стали вылезать клочьями. Уилл видел, как сквозь редкие волосы поблескивает скальп.
Она улыбнулась.
– По-моему, хорошо. Просто чудесно. Я нарисовала портреты доктора Келлога и мистера Харт-Джонса. Хотела бы нарисовать и ваш портрет – что-нибудь простенькое, углем. Не хотите мне попозировать?
Попозировать? Ну конечно. Само собой. Уилл был польщен и бессознательно расправил плечи, снова позабыв о том, что его сегодня ожидает.
Мерзкий голос Беджера продолжал терзать слух.
– Как вам не стыдно, миссис Лайтбоди, носить кожу, – нудил Беджер. – Мне стыдно за вас, я очень разочарован. Редко доводилось мне встречать женщину, которая так хорошо разбиралась бы в вопросах вегетарианства и была бы так предана нашему движению. Но вы должны соблюдать все аспекты вегетарианской этики. Лишь тогда вы достигнете полной физиологической гармонии.
Уилл заставил себя не слушать дальше.
– Я буду счастлив, – продолжил он, обращаясь к мисс Манц. – Только не сейчас, а после…
Он сбился. Позировать? Может, его земное существование вообще сегодня прекратится? Он представил, как мисс Манц, само олицетворение Смерти, наклоняется над его мертвым лицом и касается его холодными пальцами.
– У меня ведь сегодня операция.
– У вас тоже? – воскликнула мисс Манц. Почему-то это известие привело ее в возбуждение. – У вас и у миссис Тиндермарш в один и тот же день. Что ж, – она глубоко вздохнула, – поздравляю.
Уилл изумленно уставился на нее.
– Я хочу сказать, что вы скоро поправитесь. Как это чудесно! – Она по-девчоночьи захлопала в ладоши, потом сжала костлявые руки в кулаки и задумчиво принялась грызть бледно-зеленые костяшки пальцев. Увядая, мисс Манц в отчаянии прибегала ко все более радикальным методам лечения, и из-за этого с головой у нее сделалось не все в порядке. Она даже согласилась подвергнуться новейшему чудо-средству, разработанному доктором Келлогом, который утверждал, что, вдыхая испарения радия, можно излечиться от хлороза и множества всяких других заболеваний. Насколько было известно Уиллу, радий – это такой камень, испускающий не то оздоровительные лучи, не то какую-то вибрацию. Этот элемент открыли супруги Кюри заодно с полонием, получив за это в 1903 году Нобелевскую премию по физике. Доктор Келлог сразу же накинулся на чудесное изобретение. Камень, целительный камень! Просто язычество какое-то.
– Да-да, – согласился Уилл, напуганный восторженным оскалом мисс Манц. Хотя ему предстояло лечь под нож, он решил держаться молодцом и улыбнулся бедной девушке.
– Действительно, все просто чудесно. Мы с миссис Тиндермарш выздоровеем и пустимся в пляс… Боюсь только, что в сегодняшнем котильоне участвовать мы не сможем. Пожалуй, отложим до бала в честь дня рождения Линкольна. Устроит вас это, мисс Манц?
Она зачарованно улыбнулась, очевидно представив себе, как массивная миссис Тиндермарш выделывает танцевальные па вместе с Уиллом. Глаза у мисс Манц были желтые, болезненные. Бедняжка совсем плоха. Уилл быстро поднялся.
– Элеонора, нам пора идти, – объявил он, не дав жене закончить рассказ о том, как она в Петерскилле устраивала публичное выступление для Люси Пейдж Гастон, неутомимой воительницы с приверженцами табакокурения.
– Мне меньше чем через три часа ложиться на операцию, – неприязненно сообщил Уилл Беджеру.
Тот фыркнул и обронил что-то уничижительное о докторе Келлоге и его хирургических способностях, но удерживать собеседницу не стал. Элеонора, как и подобает верной жене, присоединилась к мужу.
– Рада была побеседовать с вами, Лайонел, – сказала она. – Узнала от вас много интересного.
– Я тоже, – пробурчал рыцарь вегетарианства и впился зубами в свой хлеб из отрубей.
* * *
К операции Лайтбоди готовила сестра Грейвс. Он возблагодарил судьбу, что эта миссия досталась не сестре Блотал – та, на счастье, в это время делала клизму какому-то другому страдальцу. Айрин сегодня была очень красивая и явно нервничала, хотя старалась строго придерживаться своих обязанностей. Уилл видел, что она за него переживает. Очень волнуется. Гораздо больше, чем предписывает профессиональный долг и забота о пациенте. По тому, как она двигалась и говорила, как дрожал ее голос, и по преувеличенной резкости жестов было видно, что он ей не безразличен. Честное слово! Хотя она отказалась от броши, хотя она рассердилась на Уилла за его проступки, за последние недели они восстановили прежние добрые отношения. Как это было чудесно – вернуть себе ее расположение, видеть ее улыбку, шутить с ней, помогать ей исцелять его измученное тело и душу.
Айрин пришла в одиннадцать и застала Уилла мрачно глядящим в окно. Они немного поболтали о сурке и о том, увидит он свою тень или нет; потом она измерила Уиллу температуру, прослушала фонендоскопом, измерила давление и сделала соответствующие записи в тетрадочке. Дала ему выпить успокоительное, и Уилл вспомнил блаженные времена «Белой звезды Сирса». Приятное тепло растеклось по всему телу, достигнув даже кончиков пальцев. Потом Айрин усадила его в каталку, и крепкий, надежный санитар Ральф покатил пациента к лифту. Без четверти двенадцать Лайтбоди лежал в предоперационной. Сестра Грейвс стояла рядом. Ждали Элеонору. Та в это время проходила утренний цикл процедур, поэтому не могла находиться рядом с Уиллом все время, но обещала пропустить сеанс терапии, чтобы проводить мужа на операцию. Голос Айрин, нежный, как летний ветерок, ласкал душу Уилла; она держала его за руку и рассказывала о своих братьях и сестрах: маленький Фило провалился на пруду под лед, и у него заиндевели волосы на голове; Евангелина сломала маслобойку; собаки поймали в амбаре лису. Уилл лежал ослабевший, почти не ощущая собственного тела. В голове у него появлялись и исчезали бессвязные воспоминания из прежней жизни. Он видел себя резвым мальчуганом, который с аппетитом уплетал жареного цыпленка в День Памяти Героев, гонял на велосипеде по березовой роще, удил рыбу с моста и прыгал с крыльца в свежий снежный сугроб. Но потом внутри у него все сжималось от страха. Сейчас он ляжет под нож – это реальность. Нож! Уилл представил себе миссис Тиндермарш, эту гору мяса, с ее раздутым животом и свисающими грудями, как она лежит растопыренная, голая, под острым скальпелем доктора Келлога. Скальпель режет, вгрызается, кромсает.
– Увезите меня отсюда, – прохрипел Уилл и испугался собственного голоса. – Айрин, увезите меня обратно в палату. Я не могу… я не хочу…
