— Попробуй еще раз.
Она глубоко вздохнула, словно собираясь рассказывать длинную запутанную историю.
— Я побежала от Наполи…
— А лучше помолчи. Я устал от твоего вранья. Ты убила Наполи. Иначе ты бы известила полицию.
— Я не могла.
— Не могла?
— Я знала: все решат, что я его убила. Как Троттера. Никто бы мне не поверил.
Он и не поверил. В особенности про Савича, в особенности теперь, убедившись в том, как близко Элиза с ним знакома. Но пока он решил ей подыграть.
— Ладно, ты убежала и волшебным образом спряталась от Савича. Где ты была десять дней? На что жила? Откуда брала деньги? Наши полицейские прочесывали Восточное побережье от Майами до Метл-Бич, проверили каждую гостиницу, каждый мотель, от дорогих до самых дешевых. Автовокзалы, аэропорты, лодочные станции, прокат автомобилей. Мы проверили все, на чем можно передвигаться.
Включая мотоциклы, велосипеды и самокаты, — сердито закончил он. — Как тебе удалось исчезнуть? Тебе помогали?
— Помогали? Нет. У меня был план на случай непредвиденных обстоятельств. Я его давно разрабатывала. Спрятала деньги в надежном месте, приготовила кредитку на чужое имя, поддельное удостоверение личности и место, где спрятаться.
— В дом, где мы встречались, ты не возвращалась. Она наклонила голову.
— Ты возвращался туда, чтобы меня найти?
— Да, возвращался.
— Один? Или с напарницей? Он не стал отвечать.
— Ты пряталась до тех пор, пока не прекратились поиски. Теперь никто уже не ищет твои останки. Зачем ты вернулась? Зачем пришла ко мне? Зачем просто не осталась мертвой?
Слова его были жестокими, видно было, как они задели Элизу. Но он не отказался от вопроса. Наконец она тихо сказала:
— Я вернулась, потому что мне надо закончить одно дело.
— Да, я в курсе. То, что вы затеяли вместе с Савичем. — Заметив ее недоумение, он медленно двинулся на Элизу. — Я видел фотографии. Те, которыми Наполи тебя шантажировал.
— Шантажировал меня? О чем ты говоришь? Какие фотографии?
Мысль о том, чтобы ударить женщину, была Дункану отвратительна. Но воспоминание о фотографиях с ней и Савичем взвинтили его до предела, до того, чтобы дать ей пощечину. По крайней мере как следует встряхнуть ее, чтобы исчезло из ее выразительных глаз это подделанное недоумение.
Еще ему хотелось прикоснуться к ней, прижать ее к себе и вдохнуть запах мокрых от дождя волос и кожи — просто чтобы убедиться, что она живая и теплая, что это не злая шутка его воображения. Просто чтобы вспомнить, до чего же это здорово — держать ее в своих объятиях.
В нем боролись снова долг и желание, и за это он ее ненавидел.
— Будь проклят тот день, когда я тебя увидел впервые, — сказал он, думая об этой борьбе. — Будь ты проклята за то, что втянула меня в свои интриги, какими бы они ни были. Я молю бога…
Телефон зазвонил так внезапно, что они оба вздрогнули. Когда он зазвонил снова, они посмотрели на трубку.
— Дункан, не отвечай. Пожалуйста.
— Заткнись.
Он махнул на Элизу пистолетом, чтобы она отошла, и поднес трубку к уху:
— Алло?
Около тридцати секунд он слушал, не сводя глаз с ее лица. Потом сказал:
— Конечно. Сейчас приеду.
Даже когда связь разъединили, он продолжал смотреть на нее.
Она нетерпеливо вздохнула. Облизала губы.
— Что?
— Сегодня вечером из реки выловили женщину, — медленно сказал он. — Судья Лэрд только что опознал в ней тебя.
Глава 23
— Внешний вид ужасен, — благоговейно понизив голос, сказал Дотан Брукс. — Ты ведь знаешь, как выглядят утопленники, а она как раз из их числа. — Он оглядел Дункана. — Мокрая была, совсем как ты сейчас.
С одежды и волос Дункана текло.
— Я только вернулся, и мне сразу же позвонили. Не хотел терять время на переодевания.
Он приехал в морг со всей возможной поспешностью; До бара «У Смитти», где осталась машина, пришлось бежать под дождем. Они с судебным экспертом стояли на почтительном расстоянии от судьи, чтобы тот мог побыть наедине с трупом на каталке. Тело было полностью закрыто простыней; открытой оставалась только правая рука, которую судья сжимал в своих ладонях. Он плакал, не таясь.
Тело обнаружила команда буксирного катера под пристанью для буксиров. От моста Талмадж до пристани было Далеко.
— Почему она не всплыла раньше? — спросил Дункан.
— Думаю, зацепилась за что-нибудь под причалом. Рыбы ее как следует поели. И на завтрак, и на обед, и на ужин. Потом она каким-то образом отцепилась от того, что ее удерживало, вот и всплыла.
— Как же он опознал ее, если труп так обезображен?
— По родинке. В нижней части живота, частично закрытой волосами на лобке. О такой может знать только муж или любовник. Я сказал, что мы можем подождать с идентификацией, пока не получим записи зубной формы, но он настаивал, хотел взглянуть. Когда увидел ее лицо, то есть то, что от него осталось, чуть в штаны не наложил. Сказал, что это не может быть его красавица Элиза. А когда заметил родинку — у него чуть инсульт не случился, честно тебе говорю. Так и свалился бы на пол, если бы я его не подхватил. — Дотан достал из кармана брюк пакетик «Эм-энд-Эмс», вскрыл. — Будешь?
— Нет, спасибо. Есть следы борьбы с Наполи? Дотан сунул в рот горсть конфет и принялся жевать их, с шумом разгрызая.
— Пока нет, да и откуда им взяться. Я посмотрю повнимательнее, когда буду делать вскрытие. Никаких пулевых ранений, если ты про это.
— Причина смерти — утопление?
— Если так, в легких будет вода.
— Во что она была одета?
Дотан подвел его к стерильного вида столику, на котором были разложены наручные часы на кожаном ремешке и три предмета одежды — до предела грязные и промокшие. Несмотря на замызганный вид, их можно было узнать.
— Судья говорит, это ее часы, — сказал судебный эксперт. — И одежда, в которой он видел ее в последний раз.
— Ему легко узнать. Он сам ее покупал.
Дункан оставил Дотана дожевывать свои конфеты и подошел к каталке. С левой стороны, чтобы видеть лицо судьи. Он притворился, что разглядывает мертвое тело под простыней, но на самом деле разглядывал убитого горем мужа Элизы.
Тот утер слезы тыльной стороной ладони, поднял глаза и кивнул в знак приветствия:
— Детектив.
— Все, кто участвовал в расследовании, передают вам свои соболезнования.
— Благодарю.
Дункан собрался с духом и приподнял край простыни. Дотан смягчил краски. Живот у Дункана скрутило. Разложение сделало черты настолько неразличимыми, что это и лицом-то назвать было нельзя. Одно ухо между тем осталось нетронутым. Он заметил, что оно было проколото, но без сережки. Волосы мокрые, спутанные непредсказуемым течением реки; на вид они были того же цвета и длины, что у Элизы. Он опустил простыню.
