Мириэл услышала, как лекарь чопорно поздравил Роберта. Тот сухо поблагодарил его и, расплатившись, проводил. Измученная, она легла на спину и прижала ладони к своему плоскому животу. Ей никак не верилось, что в ее утробе зреет плод. Но она сознавала, что совершенно несведуща в вопросах беременности и деторождения. Поскольку наставником ее был дедушка, а мать никогда не делилась с ней женскими тайнами, она выросла полной невеждой во всем, что касалось этой области бытия. Она понимала, что совокупление ведет к зачатию, потому что часто видела, как спариваются животные на скотном дворе, а дедушка постоянно воевал с местными псами, когда у его сучки из породы мастифов начиналась течка. Но в силу недостатка общения с женщинами она понятия не имела, как проявляется беременность у человека. В ранней юности у нее не было подруг, которые, став женами и матерями, могли бы поделиться с ней опытом: она вращалась в среде дедушкиных клиентов и позже – монахинь. И никогда еще не чувствовала себя такой испуганной и одинокой, как сейчас.
Вернулся Роберт. Сев на кровать, он положил руку ей на лоб – это был жест нежности и сострадания – и вздохнул. В глазах его затаилась глубокая печаль, уголки губ были опущены. Большинство супругов обнимались бы от радости при известии о том, что их усилия увенчались наследником или наследницей, промелькнуло у Мириэл, а они с Робертом ведут себя так, будто сидят у гроба.
– Я думала, у меня не может быть детей, – прошептала Мириэл и вцепилась в мужа, ища у него поддержки, как в первые дни после смерти Герберта. – По-твоему, лекарь мог ошибиться?
Роберт покачал головой:
– Не исключено, но маловероятно. Как это ни прискорбно, но, скорей всего, ошибаешься ты, дорогая. – Он глубоко вздохнул и отстранил ее от себя, так чтобы видеть ее глаза. – Бесплодна не ты, а я.
В комнате надолго повисла мертвая тишина. Мириэл сдавленно сглотнула. По ее телу разливалось онемение.
– Ты? – одними губами произнесла она.
– Ни одна из трех жен не могла зачать от меня, – сказал он, пристально глядя на нее. – Как и те женщины, у которых я иногда искал утешения в периоды между браками. Не отрицаю, чудеса существуют, но я не склонен слепо верить в них. Если ты носишь под сердцем ребенка, дорогая, подозреваю, что это благодаря вмешательству Николаса де Кана, а не Бога.
Мириэл словно окаменела. Она ослепла, оглохла, перестала дышать. Ей казалось, что она катится вниз в темную пещеру, падает в бездонную пустоту, но, прежде чем она успела провалиться в желанное забытье, на нее обрушилась холодная лавина, которая привела ее в чувство и, задыхающуюся, вынесла на свет.
Роберт с кувшином в руке сидел на кровати, склонившись над ней. Она сама и вся постель были мокрые насквозь.
– Прости, дорогая, ничего другого я не смог придумать. – Он осторожно снял с нее мокрый платок и ладонью отер ее лицо.
Мириэл смотрела на мужа, чувствуя себя как крохотная птаха под взором ястреба. О боже, ему все известно, известно. Отпираться бесполезно. Ей вдруг захотелось смеяться. Здорово же она пошутила над собой, когда убедила Николаса в том, что она бесплодна и ему незачем осторожничать.
– Ты намерен отречься от меня?
– Да, я думал об этом. – Он стянул с кровати мокрые простыни и бросил их на пол. – Но потом решил, что глупо вредить себе, дабы досадить другому. Что бы ты ни сделала, ты по-прежнему моя жена.
– О боже, – прошептала Мириэл и опустила голову в ладони, пряча лицо, отчаянно ища темную тропу к забвению. Лучше б он вспылил, заревел на нее, как разъяренный бык, ударил. Эта усталая рассудительность куда более жестокое бичевание.
– Ты его любишь?
– Да, – ответила она сквозь сплетенные пальцы, – На свою беду. Но теперь между нами все кончено.
– Не кончено, – тихо возразил Роберт, – ведь ты носишь его семя.
– Я думала, у меня не может быть детей, – беспомощно повторила она, понимая, что это слабое оправдание. Словно ребенок, тайком уминающий сладости, она надеялась избежать разоблачения. Не удалось. Она попалась в ловушку, которую сама себе подстроила. – Если б можно было изменить прошлое, я б сделала это не задумываясь.
Он схватил ее за запястья и рывком опустил их вниз, открыв ее лицо своему взору.
– И вышла бы замуж за него, а не за меня? Смотри мне в глаза, Мириэл. Перестань прятаться и хоть раз наберись смелости честно взглянуть мне в лицо. – В его тихом, рассудительном голосе слышались гнев, боль и явная, откровенная ревность– то, чего она ждала с самого начала. – И вышла бы замуж за него, а не за меня? – повторил он.
– Нет. И не позволила бы матери внять сладким речам бродячего музыканта, – вскричала Мириэл. – Дедушка говорил, что я такая же, как она. Я ему не верила, но теперь знаю, что он был прав. Лучше б мне вообще не родиться на этот свет. – Роберт крепко держал ее за руки, и это означало, что теперь ей не удастся ни спрятаться, ни вырваться от него, но она все же попыталась.
Давление его рук лишь усилилось.
– И как долго это продолжалось? Давно ли я стал рогоносцем? – стал пытать он ее. – Ты познакомилась с ним задолго до того, как я привел его к нам в дом, но вы сделали вид, будто впервые видите друг друга. Вы уже тогда были любовниками?
Он с такой силой сдавил ее запястья, что Мириэл охнула.
– Нет, клянусь! Мы были вместе всего пару раз. Честное слово! Я понятия не имела, что его корабли перевозят твой товар. Я вообще не знала, что это его корабли, пока ты не привел его домой в тот вечер.
– Но ведь ты знала его еще в монастыре Святой Екатерины. Мне это сказала сама настоятельница.
– Да, он был болен, лежал в лазарете. Я спасла его от смерти, и в благодарность он проводил меня до Ноттингема и дал мне денег, чтобы я смогла начать новую жизнь. Мы расстались, и до того вечера, когда ты привел его к нам, я его ни разу не видела. Это правда, клянусь тебе, истинная правда!
Роберт свирепо смотрел на нее. Мириэл слышала, как он тихо поскрипывает зубами, не разжимая губ.
– Отпусти, мне больно.
– А разве я не вправе наказать тебя? Кто посмеет помешать мне, если я возьму прут и отхлестаю твою бесстыжую задницу?
Мириэл с тошнотворной ясностью представила отчима, возвышающегося над ней, представила его багровое от злости лицо и то, как он распалял себя, готовясь избить ее. Последний раз, когда это случилось, она оказала ему яростное сопротивление, защищалась с остервенением и решимостью, достойной настоящего мужчины, и едва не сожгла весь дом. Теперь у нее не было ни душевных, ни физических сил на то, чтобы дать отпор. Если Роберт захочет ударить ее, она вряд ли сумеет помешать ему.
– Сомневаюсь, что тебе вообще можно помешать, – ответила она. – Ударь меня, если хочешь, но это ничего не изменит.
Роберт побелел.
– А следовало бы, – пробормотал он, но выпустил ее из своих тисков и, отвернувшись, зашагал по комнате, зарываясь пальцами в свою густую шевелюру. – Я верил тебе, а ты мое доверие и любовь променяла на грязную похоть.
