Поскольку к терапевтам было не подобраться, Шенар выбрал иную тактику. Они выписывали рецепты, приготовление которых осуществлялось в лаборатории храма. Оставалось узнать, где именно.
Поиски потребовали чрезвычайной ловкости, но все-таки привели к желаемому результату: настойки и пилюли для Сети готовили в святилище Сехмет. Пытаться подкупить заведующего лабораторией, человека пожилого, вдовца и к тому же состоятельного, было довольно рискованно, зато расследование насчет его ассистентов предоставляло больше возможностей. Один из них, сорокалетний мужчина, женатый на женщине гораздо моложе его, был недоволен своей невысокой зарплатой; он не мог позволить себе покупать ей платья, драгоценности и благовония, во всяком случае, не так много, как ей хотелось бы.
Представился довольно легкий путь; он таким и оказался.
По лекарствам, прописанным его отцу, Шенар узнал, что Сети страдал серьезной болезнью, которая развивалась медленно, но верно; через три, максимум четыре года трон должен был опустеть.
Во время сбора урожая Сети принес дар вина богине — покровительнице плодородия, благодетельной кобре, базальтовая статуя которой охраняла поля. Крестьяне окружили царя, само присутствие которого уже расценивалось как благословение. Суверен любил бывать среди этих простых людей, которых он предпочитал большинству своих придворных.
Когда церемония был окончена, отдали почести богине изобилия, богу зерна и фараону, единственному представителю божественного. Рамзес оценил, насколько глубоко здесь почитали его отца; сановники боялись его, народ же любил.
Сети и Рамзес расположились в пальмовой роще, у колодца; какая-то женщина принесла им винограда, фиников и холодного пива. Регенту показалось, что Сети удалось немного расслабиться здесь, вдали от двора и государственных дел. Царь закрыл глаза, подставив лицо мягкому солнцу.
— Когда ты будешь править, Рамзес, старайся заглянуть в душу человеку, ищи людей с прямым и твердым характером, способных высказать беспристрастное суждение, не боясь нарушить клятву повиновения; поставь их на заслуженное место, чтобы они хранили закон Маат. Будь безжалостен как с продажными, так и с развратителями.
— Да продлятся ваши годы, отец. Мы ведь еще не отпраздновали ваш юбилей.
— Мне нужно было бы тридцать лет провести на троне Египта… Я не доживу.
— Но вы крепки, как гранитная глыба.
— Нет, Рамзес. Камень вечен, имя фараона переживет века, но мое бренное тело исчезнет. И время это уже близится.
Регент испытал невыносимую боль, как будто его ударили под дых.
— Страна нуждается в вас.
— Ты прошел много испытаний и быстро повзрослел, но ты еще только в начале своего пути. Запомни, на долгие годы запомни и не уставай вспоминать о взгляде дикого быка. Пусть он вдохновляет тебя и дает тебе силы, в которых тебе будет нужда.
— Рядом с вами все просто… Почему судьба не дает вам долгих лет правления?
— Главное — подготовить тебя.
— Вы полагаете, что двор примет меня?
— После моего ухода на твоем пути окажется много завистников, готовых подставить тебе подножку. Первый бой ты должен будешь выстоять один.
— И у меня не будет союзников?
— Не доверяй никому; у тебя не будет ни братьев, ни сестер. Тот, кому ты дал многое, предаст тебя, бедный, которого ты озолотил, нанесет тебе удар в спину, тот, кому ты протянул руку помощи, будет строить заговоры против тебя. Не доверяй ни своим подчиненным, ни близким, рассчитывай только на себя. В день несчастья никто тебе не поможет.
49
Красавица Исет, которая теперь жила в царском дворце в Фивах, родила прекрасного малыша, которого нарекли именем Ха[11]. Приняв Рамзеса, молодая женщина поручила ребенка заботам кормилицы и занялась собой и своим прекрасным телом, чтобы избежать всяких последствий родов. Рамзес гордился своим первенцем. Видя, как он счастлив, красавица Исет пообещала дать ему еще детей, если он по-прежнему будет любить ее.
Тем не менее после его отъезда она почувствовала себя очень одинокой и вспомнила ядовитые слова Шенара. Рамзес покинул ее, чтобы остаться с Нефертари, раздражавшей тем, что всегда была скромной и предупредительной; так просто было ее возненавидеть! Но главная супруга Рамзеса, сама того не желая, начинала завоевывать сердца и умы одной своей лучистой улыбкой. Красавица Исет тоже была покорена до такой степени, что даже допускала досадное пренебрежение к ней Рамзеса.
Однако это одиночество было ей в тягость. Ей не хватало роскоши двора в Мемфисе, бесконечных разговоров со своими подругами детства, прогулок по Нилу, купания в прудах роскошных имений. Фивы были богатым и процветающим городом, но он был ей неродной.
Может быть, Шенар был прав, может быть, Рамзес не должен был отодвигать ее на второй план, лишая ее главного места рядом с ним.
Гомер размельчил сухие листья шалфея, растолок их в порошок и высыпал его в большую раковину улитки; потом он опустил туда тростинку, поджег снадобье и с явным наслаждением начал курить.
— Странный обычай, — отозвался Рамзес.
— Это помогает мне писать. Как здоровье вашей несравненной супруги?
— Нефертари по-прежнему ведет дом царицы.
— Женщины здесь часто показываются на людях, в Греции они более скромны.
— И вы об этом сожалеете?
Гомер затянулся.
— Честно говоря… нет. На этот счет вы, конечно, правы, но у меня найдется множество других замечаний.
— Я буду счастлив их выслушать.
Приглашение Рамзеса удивило поэта.
— Вы согласны, чтобы вас бичевали?
— Если ваши замечания позволят преумножить радость каждого дня в нашей стране, они будут весьма кстати.
— Странная страна… В Греции мы проводим долгие часы за речами, ораторы воспламеняются, и часто все это заканчивается поножовщиной. А здесь кто осмелится критиковать слова фараона?
— Его долг претворять в жизнь закон Маат. Если он упустит это, воцарятся беспорядок и несчастье, до которых люди столь охочи.
— Вы ни в чем не доверяете отдельному человеку?
— Лично я не склонен доверять; предоставьте его себе самому, и все обратится в сплошное предательство и трусость. Занесенная для удара палка — вот непременное оружие мудреца.
Гомер опять затянулся.
— В моей «Илиаде» появляется божество, которое мне хорошо знакомо; оно ведает прошлым, настоящим и будущим. Что касается настоящего, то я спокоен, ибо ваш отец достоин мудрецов, о которых вы упоминали. Но вот насчет будущего…
— Вы, значит, тоже прорицатель?
