— Агония большевиков! — отмахнулся Курусу.
— Нет и еще раз нет! Мы плохо знаем русских. Они еще себя покажут! Продолжение переговоров давало нам шанс закрепиться в Китае. Теперь такой возможности не будет, — с горечью признал Номуру.
Курусу, и без того измотанный нервотрепкой последних дней, решил прекратить спор и участливо заметил:
— Кисисабуро, я тебя прекрасно понимаю. Ты отдал много сил, чтобы сблизить наши позиции с Америкой, и император ценит это.
— Я выполнял свой долг. Но сейчас это уже не имеет значения. Все пошло прахом!
— Именно, долг! Завтра мы должны сказать в глаза нашему врагу, что объявляем ему войну. Это тяжелая ноша, и она легла на твои и мои плечи. Нам понадобится железная выдержка. Враги не должны прочесть на наших лицах и тени сомнения.
— В этом, Сабуро, можешь не сомневаться, — заверил Номура.
— Тогда — за дело! Времени осталось мало. Надо немедленно уничтожить все документы, касающиеся операции «Восточный ветер» и нашей агентуры в США, — поторопил посла Курусу.
В ту ночь свет в окнах посольства Японии в США не гас до утра. Первой в огонь полетела шифровка Того, вслед за ней секретные архивы разведки и донесения агентов. В углу обширного посольского двора пылал громадный костер, в его пламени бесповоротно догорали последние мирные надежды посла Кисисабуро Номуру.
В эти же часы дешифровальщики военно-морских сил США с помощью «Магии» приступили к раскодированию радиоперехвата депеши Того. Но уже ни они, ни сам президент Рузвельт и даже Господь были не в силах остановить роковой прыжок «Самурая». «Восточный ветер» вовсю раздувал паруса войны эскадры адмирала Нагумо…
Эскадра Нагумо на всех парах устремилась к американской военно-морской базе. Густая чернильная мгла легла на Гавайские острова, слилась с океаном и надежно укрыла японские корабли от воздушных разведчиков. Корпус авианосца крупной дрожью отозвался на работу мощных машин. Турбины набирали обороты. Гребные винты вспенили воду за кормой. Стрелки магнитных компасов застыли на курсе — Пёрл-Харбор.
Форштевень корабля с плеском врезался в подошву волны и седыми космами отбрасывал ее гребень по бортам. Мелкая изморозь оседала на крыльях и фюзеляжах самолетов, хищно нацеленных в небо жерлах орудий, поручнях командирского мостика, фуражке и лице самого командира. Он и личный состав вахты ни на минуту не покидали своих командных пунктов и боевых постов, так как никто не знал, когда с флагмана поступит боевой сигнал, но сердце и многолетний опыт подсказывали морякам — сигнал боевой тревоги может прозвучать в ближайшие часы.
Тревожно было и в кают-компании. Ужин давно закончился. Но офицеры не расходились по каютам. Бессвязные разговоры внезапно возникали и также резко обрывались. Говорили о каких-то второстепенных и несущественных вещах, рассказывали старые, полузабытые истории и, словно сговорившись, старались избегать упоминания о том, что будет с ними завтра, так как хорошо понимали, этого завтра может и не быть.
Внизу, в матросских кубриках, чувствовали себя не лучше. Поздний ужин затягивался, но никто не спешил занимать койки. Страх, липкий и холодный, остаться один на один с мыслями о близкой смерти заставлял моряков сбиваться в кучки. Молодые, полные сил и энергии, они не хотели умирать, и все их существо противилось самой этой мысли. Рассевшись на рундуках, матросы медленно черпали рассыпчатый рис из большого котла и мелкими глотками пили давно остывший чай. Необстрелянные новобранцы жались по углам и пугливо поглядывали на «стариков», а те бодрились и нарочито громко рассказывали истории о боевых походах и удачных стычках с противником. Ближе к полночи экипажи эскадры забылись в коротком сне, и только вахтенные команды продолжали бодрствовать. Они вели корабли вперед, на встречу со смертью — своей и чужой.
Океан тяжело ворочался и вздыхал. Вскоре волнение уменьшилось, и эскадра пошла на предельной скорости. Вода со змеиным шипением струилась вдоль бортов. В снастях воинственно посвистывал ветер. Корабли, подобно призракам, скользили в сгустившемся тумане. Задача была на стороне адмирала Нагумо и экипажей его кораблей — на пути к Пёрл-Харбору им не встретился ни один дозорный корабль, ни один воздушный разведчик американцев и британцев.
Перед рассветом подул порывистый ветер. Туман рассеялся, и проглянули звезды. Они вспыхнули трепетным светом и поблекли. Небо с океаном потемнели и на какое-то мгновение, казалось, слились. Не стало слышно морской волны. Утих ветер. Все живое замерло в ожидании нового дня.
Прошло еще мгновение, и океан ожил. Где-то в его глубине зарождалось движение. Еле заметная рябь сморщила водную поверхность, а в следующее мгновение яркая вспышка разорвала утренний полумрак на востоке, и над горизонтом показалась кромка багрово-красного диска солнца. Новый день вступил в свои права. Утренняя дымка рассеялась, и перед взглядами вахтенных открылась пустынная гладь.
Злой рок благоволил японцам. На флагмане оживились. Командирский мостик занял адмирал Нагумо. Колокола громкого боя возвестили экипажам о боевой тревоге. На кораблях все пришло в движение. Захлопали двери офицерских кают и матросских кубриков. Металлические трапы загудели от топота сотен ног. Личный состав рассредоточился по боевым постам; канониры расчехлили орудия, а авиамеханики засуетились у самолетов. Пилоты поднялись на палубу из теплых кают и, зябко поеживаясь, заняли места в кабинах. Гул множества авиационных моторов заглушил шум океана и мощных корабельных двигателей.
Пружина войны на Тихом океане разжалась.
Первый самолет появился на взлетной полосе и, хищно поклевывая носом, подкатил к старту. В лучах солнца багровым светом наливался его единственный глаз — плексигласовый колпак кабины пилота. Механик крутанул пропеллер и отскочил в сторону. Винт нехотя провернулся и, сердито посвистывая, начал кромсать воздух. Судорожная дрожь затрясла фюзеляж, и в следующую секунду истребитель, подобно громадному камню, пущенному гигантской пращей, сорвался с палубы и взмыл в небо. Вслед за ним одна за другой поднимались в воздух другие машины и выстраивались в боевой порядок. Стальные стаи стервятников, не встречая на своем пути преград, приближались к цели.
Город и военная база Пёрл-Харбор беспечно нежились в лучах восходящего солнца. Стрелки часов на стене старой сторожевой башни с тихим шорохом ползли по циферблату, отсчитывая последние минуты и секунды мирной жизни. В казармах морской пехоты, береговой обороны, ПВО и на кораблях подъем в воскресный день наступал на час позже. Солдаты и моряки спали безмятежным сном. Дежурные службы, повара и рабочие команды столовых, позевывая и кутаясь в плащи и халаты, готовились к сдаче вахт, разогревали кухонные котлы и растапливали печи. Сиреневые дымы курились над трубами, из столовых потягивало аппетитным запахом свежеиспеченного хлеба. Перед казармами тоже царило легкое оживление — команды уборщиков высыпали на двор и, лениво потягиваясь, принялись мести плац и дорожки.
Раньше всех в тот день встал Хэйхатиро Хиросо — владелец небольшого бара в японском квартале. Проснулся он задолго до восхода солнца, тихо, чтобы не разбудить жену с дочерью, оделся и спустился на первый этаж. В кладовке взял старую керосиновую лампу и прошел в подвал. Там, недолго повозившись со стеллажом для кухонной утвари, отодвинул его в сторону. За ним открылся тайник, в котором хранились радиостанция, гранаты, пистолет и мощный морской бинокль.
