Утром за пять минут до подъема флага на шканцы поднялся Кологривов. Команда и офицеры были уже в строю. На офицерах парадные камзолы и белые суконные брюки, все при треуголках и шпагах. Матросы в белых фуфайках и зеленых брюках. У Кологривова в руках положенная ему по чину капитанская трость с золотым набалдашником Приняв рапорт от старшего офицера, командир подошел к строю:
— Здорово, первая вахта!
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие!
— Здорово, вторая вахта!
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие!
— На флаг смирно! — крикнул вахтенный начальник.
Все мгновенно замерло.
— Время вышло, господин капитан!
— Поднимайте!
— Флаг поднять!
Головы полутора сотен людей разом обнажились. Такова давняя традиция российского флота, дань уважения и почтения Андреевскому стягу. На гафеле ветер медленно развернул сине-голубое полотнище. Склянки пробили восемь. Кологривов надел треуголку и, выйдя вперед, оперся на трость:
— Я хочу не токмо поздравить вас с первым выходом в море. Я хочу говорить не токмо о вашей исполнительности к службе, которая мне несомненна. Помните, что мы идем в долгий и трудный поход, что со своим флагом мы несем честь и славу России и нашего государя. Я уверен, что вы будете высоко держать честь русского имени, и все, что выпадет на нашу долю, будет исполнено блестяще, как того ожидают государь и Россия. Благодарю вас за ревностную работу при вооружении судна и надеюсь впредь ждать от вас такого же усердия!
— Рады стараться, ваше высокоблагородие! — единым порывом всколыхнулся замерший строй.
Но вот и Копенгаген — извечный промежуточный пункт всех дальних российских морских походов. Мачты игнатьевских кораблей впередсмотрящие «Флоры» увидели еще издалека. Это «Рафаил», с ним рядом «Сильный» и «Твердый», чуть поодаль — «Мощный» и «Скорый», далее фрегат «Легкий», шлюп «Шпицберген» и тендер «Стрела». Кажется, теперь собрались все! Капитан-командор поставил свои корабли кучно и как можно ближе к берегу, где течение было поменьше.
На «Флоре» прекрасно понимали, что за новым корветом сейчас следит весь отряд, и от того, сколь мастерски станет на якорь новобранец, так к нему отныне и будут относиться. Блистая чистотой, с туго обтянутым такелажем и белоснежными парусами, корвет лихо срезал корму капитан-командорского «Сильного» и кинул якорь рядом с «Рафаилом».
— С прибытицем, Всеволод Семеныч! — приветствовал командира «Флоры» с палубы своего корабля Лукин. — Прошу к вечеру ко мне на чай! У меня имеется отменнейший — ост-индийский!
Северное море и Атлантику прошли без приключений. На подходе к Гибралтару Игнатьев подозвал сигнальной пушкой «Флору» к борту «Сильного». С линейного корабля на корвет перебрался дипломатический чиновник Свиньин.
— У меня письмо к британскому губернатору в Гибралтаре, — сказал он Кологривову.
— Есть! Поворачиваем на Гибралтар! — отозвался тот.
Несколько часов спустя корвет уже бросил якорь в бухте Тарифа. Свиньин быстро передал отчеты и письма Игнатьева в Петербург, и «Флора» тут же снова устремилась в море, догонять своих.
* * *
Вечером 1 января 1807 года корабли капитан-командора Игнатьева бросили якоря на рейде Каттаро (Котора), на виду сенявинской эскадры. Прогремел приветственный салют, и Иван Александрович Игнатьев в полной парадной форме отправился катером на доклад к главнокомандующему.
В тот день на всех кораблях и судах российской эскадры, стоящих в Бокко-ди-Каттаро, служили благодарственный молебен, а затем к пришедшим кораблям устремились со всех сторон десятки шлюпок. Офицеры и матросы спешили повидаться с прежними сослуживцами, однокашниками и просто друзьями, получить письма, узнать последние новости.
Первый день перехода погода благоприятствовала, но к вечеру ветер внезапно закрепчал, а к ночи и вовсе перешел в жестокий шторм. Корабли кренило так, что мачты едва не чертили ноками волны. Корпуса трещали и скрипели, грозя ежеминутно рассыпаться. И если линейные корабли еще как-то справлялись с курсом, то маленьким судам было совсем худо. «Флора», не поспевая за главными силами эскадры, быстро отстала и потерялась из вида.
На рассвете 9 января штурман «Флоры» смог кое-как определить ее примерное местонахождение. Получилось, что за ночь судно отнесло ветром и волнами к острову Курцало. Это вызвало у всех вздох облегчения. Во-первых, на острове была хорошо защищенная бухта, а во-вторых, там стоял наш гарнизон. Под зарифленными парусами «Флора» спустилась к острову и стала на якорь под защитой его берегов. Здесь же неподалеку уже качались находившиеся в дозоре у Рагузы линейные корабли «Уриил» и «Святая Елена». Последняя была под плавучим вымпелом старшего в отряде.
Командир отряда кораблей в российском парусном флоте поднимал свой брейд-вымпел. Если командир был в чине капитан-командора, то вымпел поднимался в вертикальном положении, а если капитаном 1-го или 2-го ранга — то в горизонтальном. Последний и именовался моряками плавучим вымпелом.
Ровно две недели длился шторм, ровно две недели отчаянно мотало «Флору» на якорях. Затем волнение немного спало, подул попутный норд. Кологривов заволновался. Он и так чувствовал себя едва ли не преступником. Еще бы! Отстать в первом же совместном походе! Что скажет Сенявин? Что подумают остальные? И кто знает, что происходит сейчас на Корфу? Быть может, там уже полным ходом идут боевые действия, а «Флора» все еще торчит под Курцало! И это при том, что у командира «Флоры» самая безупречная репутация. Он лично известен государю, за плечами немало всякого, в том числе и прошлая шведская война! Никаких сомнений относительно того, что надлежит делать, у Кологривова не было, и он поспешил продолжить прерванное плавание к Корфу. Ветер благоприятствовал, и даже под одним зарифленным грот-марселем «Флора» делала до 13 узлов в час. Нетерпеливому Кологривову и этого, однако, показалось мало, и он велел дополнительно поставить фор-марсель. Ход еще более увеличился, но корвет сразу же стало столь сильно заливать, что от этой затеи пришлось быстро отказаться.
— Все равно ходко идем! — радовался командир «Флоры».
— Не идем, а летим! — отвечал ему старший офицер. Но радость была недолгой. Задул крепкий зюйд, и вновь начался бешеный шторм. На море теперь творилось вообще нечто невообразимое. Новая волна схлестнулась со старой. Небо пропало в черном мареве, ударили молнии.
— Всеволод Семенович, глядите! — внезапно показал рукой куда-то вперед Гогард. Кологривов глянул по направлению руки старшего офицера и обомлел. В сторону корвета откуда-то из тьмы неслось круглое кроваво-красное облако.
— Это бора, будь она неладна! — выкрикнул капитан-лейтенант в полнейшем отчаянии. — Паруса крепить!
Бора — это жесточайший шквал, сметающий все живое на своем пути. Бора — это самое большое из несчастий, которое только может обрушиться на мореходов в здешних водах. Немногие попадали в нее, но еще меньше было тех, кто оставались живы после этой встречи.
