Лицо свекра было бесстрастно.
Теперь в чтение погрузился уже священник, а собравшиеся продолжали странным образом сохранять молчание. Сумрачные тени скользили по лицу отца Модеста, странным образом его старя.
— Может статься… — священник не решился договорить.
— Сие лишь временное облегчение, — продолжил за него господин де Роскоф. — Убитый мерзавец не один таков, все их мозги скроены по одному лекалу. Он лишь опередил других.
— Попытаемся узнать, насколько, — отец Модест обернулся к двери, в коей, словно бы вызванный его взором, возник Иеремия.
К недоумению Нелли, в руках молодого полуайрота не было никаких зеркал, да и вообще руки его были пусты.
— Чем же он станет магнетизировать-то? — не удержавшись, шепнула она Кате.
— А увидишь, — цыганка жестко улыбнулась.
— Надобно прознать ближние планы их военного подразделенья, — по-русски обратился к Иеремии отец Модест. — Ну и все, что около, разберешься сам.
Юноша кратко кивнул, приближаясь к пленному. Тот, в очевидной испуге воззрившись на него, попятился было назад, когда б ни старший из крестьян. Отложивши четки, шуан сильною рукою удержал синего офицера за плечо.
Иеремия, извлекши из кармана простой сыромятный ремешок, зачем-то стянул себе лоб повязкою — как делают обыкновенно кузнецы или пекари, чтоб не мешались волоса. Быть может, чуть туже, чем они. Отчего-то сие простое и безобидное, хоть и не слишком понятное действие, пленника вконец напугало. Теперь уж обоим стражам приходилось препятствовать несомненному его намеренью помчаться без оглядки прочь.
— Эй, уберите его!! Вы не смеете… Не отдавайте меня этому… этому! — В глазах синего плескался теперь панический ужас. Он вырывался и дрожал всем телом.
— Первое, дознайся, чего он боится, — распорядился отец Модест. — Вроде только что был больше храбр.
Иеремия знаком велел шуанам выпустить пленника, но, едва лишь тот изготовился бежать, с силою хлопнул в ладоши. Синий невольно взглянул на юношу… и тут же застыл на месте как вкопанный. Взор его словно разом приклеился к юному магнетизеру как муха к медовой липучке.
Словно завороженная самое, Нелли наблюдала, затаивши дыхание, как тонкий и гибкий будто змея Иеремия поднял обе руки, с силою сжал в ладонях лицо врага и повертел туда-сюда, словно черепная коробка его была полою, а глаза были щелями, позволяющими в оную заглянуть, а он лишь выбирал, как удобней приладиться.
— Я боялся нянькиной сказки… — заплетающимся голосом заговорил вдруг синий. — Нарочно старуха мне ее сказывала, когда я не слушался! Я знаю, что она нарочно, знаю!
Можно подумать, что санкюлот вдруг сделался пьян. Однако ж и господин де Роскоф и отец Модест слушали его бредни весьма внимательно.
— Просвещенный человек не верит ни в какое колдовство, — продолжал трепещущим голосом синий. — Я и не верю… Но дворянам нонче служат колдуны, готов спорить! Я своими руками держал золото, полученное от Белого Лиса. Настоящее золото, высокой пробы! Прямо в глазах наших оно превратилося в гнилушки! Мы сбили все крышки впопыхах, и в каждом бочонке оказывалось золото! А как мы успокоились, что обманным был один только бочонок, оно тож начало таять в черную труху… Все, как нянька сказывала… И попам служат колдуны, не только дворянам! Вон он, колдун, черный, страшный, он, поди, в змею превращается, я как увидал так и понял! Может он и есть черт, я не верю в чертей! Просвещенный человек не верит в чертей, только пусть его от меня уберут!
— Не диво, все безбожники таковы, стоит лишь поскрести, — хмуро промолвил господин де Роскоф. — Пусть скажет, что знает о мальчике.
Нелли отчего-то поняла, что французский язык, хоть и знакомый немного Иеремии, сейчас юноше невнятен.
— Где мальчик, где тот, кого почитают внуком Белого Лиса? — по-русски спросил Иеремию отец Модест.
Странно, как странно, Иеремия ничего вслух по-прежнему не спрашивал! Только вертел голову синего, погружаясь взглядом в его глаза.
— Дорого б мы дали прознать, кто посмел похитить щенка, — синий, казалось, успокоился. — Вить то не были шуаны, нето старик знал бы, что мальчишки у нас нет. Кто ж, кроме шуанов, мог перебить охрану? Уж и не знаю, скольких там положили, меня при том не было. Без толку, все концы в воду. Кто его похитил, да где укрыл? Шуаны б спрятали в лесах, да кто ж, кроме шуанов, знает здешние леса?
Роман, мальчик мой маленькой, да где же ты? Час от часу не легче. Нелли подумалось, что уж скоро она поймет тех неприятных людей, что скрипят зубами и трещат пальцами. Так и разбирает чем-нибудь захрустеть, затрещать, заскрипеть… Ну сколько ж еще будет длиться это ее мученье?!
— Ясней не становится, — господин де Роскоф в досаде махнул рукою. — Куда и зачем они идут?
Отец Модест опять повторил вопрос старого дворянина по-русски.
— Скорым маршем в Карнак, да еще надобно успеть сгрузить пороху на здешние острова.
— Зачем? — единовременно произнесли на различных языках господин де Роскоф и отец Модест.
— На островах… много тайных прибежищ… Не хуже, чем в лесах… — отвечал синий, продолжая пребывать в оцепенении воли. — На всех пороху не достанет, но хоть про некоторые известно наверное. Сыскать ходы нельзя, но вить можно их завалить камнями, коли наделать взрывов.
— Глупости… Порох бессилен перед нашими скалами. — Чело господина де Роскофа, казалось, на глазах бороздили новые морщины. — Ну так изобретут нечто покрепче пороха. Вить и наука может сбиться с пути. Внятно ли нам, что из того следует?
— По-крайности то, Белый Лис, что некогда синим нас осаждать, — не без робости вмешался юный Жан де Сентвиль.
— Да, сия беда отступает, дабы дать дорогу новой, быть может худшей, — угрюмо ответил господин де Роскоф.
ГЛАВА XXXIII
Пожалуй, сие была первая живая церковка, что повстречалась ей во Франции. Не церковь, скорей часовня, вдобавок немудреная. Вместо свода над головою был уложенный на прямые стены деревянный потолок, крашенный киноварью. Простодушные изображения рыб и ягнят шли по нему от входа к закругленной алтарной части, немало поврежденные копотью и временем. Потолок держали всего лишь четыре колонны, да и без тех можно было бы обойтись. Колонны упирались в грубые плиты пола, вырезанные из желтоватого камня, стоптанного до блеска, похожего на теплый воск. А настоящий воск, две недавно начатые свечи, стояли на небольшом камне алтаря, освещая Распятие, в коем скульптор воплотил явно преувеличенное свое мненье о том, сколько у человека ребер. Меж свечами, под Распятием, и покоился малый ящичек, похожий на гроб.
Нелли преклонила в дверях колени. Она и сама не знала, отчего выскользнула вдруг из донжона, словно не в интерес ей стали новые напасти, подошедшие, судя по всему, близко.
— Ты меня звал, святой король? — негромко спросила она.
