В канцелярии много глаз и ушей. Оттуда информация ушла к сторонникам Полуяхтова. Они предупредили товарища, а сами первыми поспешили в тот кабинет, в который направлялся чиновник с компроматом. Кто первый поделится, тот и прав. Как — чем поделится? Информацией.
Для Полуяхтова это был сильный удар. Операцию «Праведный гнев» пришлось спешно сворачивать. Друзья постарались, подали вышестоящим все в более выгодном свете, смягчили последствия, но полностью дезавуировать компру, конечно, не удалось. А деньги, которые пришлось потратить, чтобы замять скандал, пробили брешь в бюджете не только операции, но и в личном кармане генерала. Опять же друзьям пришлось компенсировать издержки, они хоть и хорошие парни, но отнюдь не бессребреники.
Прошла череда очень неприятных разговоров с директором СВР и его замами. Давно его так не полоскали. Впрочем, начальников легко понять: из-за него они получили хорошую накачку. В какой-то момент ему даже казалось, что кресло под ним покачнулось.
«Все прогнило, — думал в такие моменты Полуяхтов. — Насквозь».
Он прекрасно понимал, что его противники тоже не лыком шиты. Копать не перестанут. Особенно Брайчук… «Злопамятный, скотина, — думал о нем Иннокентий. Поэтому, пока его не уволили (и, даст бог, не уволят), надо было заметать следы. Рубить концы. — Эх, Толя, Толя. Провалил такую блестящую операцию. Ну что ж, не обижайся».
— Ну как? — Михальский посмотрел на Гольцова.
— Порядок. Завтра в девять тридцать.
— Отлично. Завтра надень тот же костюм, в котором ходил в гости к адмиралу.
— Почему?
— Это счастливый костюм. Я тоже оденусь точно так же.
Гольцов договорился о встрече с судьей, который рассматривал дело Заславского. Хотели показать ему откровения Ермакова.
— Это военный суд, там мин не будет, — улыбнулся Георгий.
— Ты все равно надень костюм. Он не подведет.
— Сколько вы служите? — врач-венеролог посмотрел поверх очков на Ермакова.
— Больше двадцати календарей, — ответил Ермаков.
Календари — означали чистые годы, календарные, а не в льготном исчислении.
— В Москве сколько?
— Больше десяти лет.
— И ни разу не были у меня? — Венеролог с удивлением полистал карточку адмирала. — Хм, странно.
— Почему же? — Ермакову был неприятен и тон, и сам вид пожилого доктора, разговаривавшего с адмиралом как с лейтенантом каким-то. — Разве обязательно бывать у вас?
— Да как вам сказать… Обычно люди как-то заходят. Все в жизни бывает. Тем более у адмиралов.
Доктор объяснил, что впервые встретил человека, прослужившего так долго в Москве и ни разу не лечившегося у него.
— Вы в некотором роде уникум. Как вам это удалось?
— Очень просто: я всегда имел высокие моральные устои. — Анатолий улыбнулся.
— Похвально…
Ермаков лежал в отдельной палате с телевизором, холодильником и телефоном. На полу красный ковер. На журнальном столике в вазочке ждали своей участи свежие фрукты. В общем все, как у людей.
Вечером в палату заглянула незнакомая медсестричка с остреньким, как у лисички, носиком.
— Здравствуйте, Анатолий Борисович, — она мило улыбнулась, отчего адмиралу вдруг стало еще радостнее.
— Здравствуй, э-э…
— Таня. Я дежурная медсестра.
— Что-то не помню тебя.
— Я новенькая.
Жадный взор адмирала прошелся по ножкам в черных колготках, по очень короткому халатику с разглаженным воротничком и с расстегнутыми верхними пуговками. Было видно начало грудей, стесненных ажурным темно-синим лифчиком. Ермаков почувствовал волнение.
— Вам доктор прописал таблеточки дать и укол поставить. — Таня улыбнулась.
— Какой укол? — удивился адмирал.
— Витаминный. У вас же кардиограмма плохая. А доктор сказал, что такие люди еще нужны стране. — Девушка кокетливо посмотрела на Ермакова.
Когда такие девушки так смотрят на мужчин, у последних обычно отключаются мозги.
— Вот и прописал витамины для укрепления сердечной мышцы, — закончила она. — Пойдемте в процедурный.
Таня сделала укол легко и быстро. Ермаков ничего не почувствовал.
— Все? — удивился он.
— Да.
Адмирал натянул синие штаны от фирменного костюма «Найк» и повернулся к медсестре. «Глаза у нее светло-синие, как небо», — отметил он. Только это были не пустые глаза глупышки, а умный, даже скорее мудрый взор девушки, знающей себе цену. И еще многое другое.
— Вы прекрасно ставите уколы, — сказал Анатолий. — И у вас прекрасные руки.
— Спасибо. — Таня мягко улыбнулась.
— Могу я пригласить вас на чашечку кофе?
— Заходите, я буду здесь всю ночь. — Ее голос прозвучал так, что у адмирала от сладостного предчувствия пересохло горло.
В палате Анатолий не мог найти себе места. Он смотрел телевизор, но не понимал, что на экране. Ходил из угла в угол, но представлял Таню. Брал в руки фрукты, но клал обратно.
Сердце его стучало сильно и громко. Так что даже слегка кружилась голова.
«Это уже любовь или пока только дикое желание?» — пытался мысленно шутить адмирал. Но ему было уже не до шуток. Он захотел увидеть ее еще раз. Прямо сейчас. Немедленно.
Анатолий вышел в коридор.
Дверь в сестринскую была открыта. Там сидела Герда, высокая, как жердь, медсестра, которую адмирал давно знал. Под халатом у нее был желтый свитер — Герда постоянно мерзла. В руках она держала женский роман.
— Здравствуй, Герда, — упавшим голосом произнес он. — Разве ты сегодня дежуришь?
— Да. А что?
— А где твоя напарница?
— Какая напарница?
Адмирал застыл с открытым ртом.
Он все понял. Холод пронзил его грудь как игла.
О боже, как же сжалось сердце. Стало больно и обидно. До слез обидно.
Его списали со счетов. Вычеркнули, словно старый бифштекс из меню.
— Анатолий Борисович, что с вами, вам плохо? — Герда испуганно вскочила, увидев, как побледнел адмирал.
— Нет, уже нет. — Шатающейся походкой он дошел до палаты и упал на кровать.
Смерть оказалась очень симпатичной девицей, а ее коса — белым шприцем. И сделать ничего невозможно. Ермаков прекрасно знал людей, подославших смерть. Они всегда действовали наверняка. Когда-то он сам был в их рядах. Он был одним из них. Но его вышвырнули, как нагадившего щенка.
Сколько раз он разменивал людей, словно монеты. Не только потому, что было выгодно: существовали высшие интересы, в которые Ермаков иногда верил. И не беда, что его личные интересы всегда совпадали с этими высшими.
