моих сестер, ухаживая за ними до момента родов. Все ради новорожденных детей. — «Уроды, берут чад орков и воспитывают их как рабов! Куньяк негодует от такого!»
— Теперь ты. — Сказал подошедший надсмотрщик, когда в клетке осталась только я. — Запомни — выкинешь какой-нибудь фокус, от которого у меня яица зачешутся, я с удовольствием проверю сколько ударов палкой выдерживают черепушки ваших сопляков.
«Ненавижу!»
— Поняла?
— Да. — Сквозь зубы, прошипела я, позволив поднять меня за руки и как мешок с гоблинским дерьмом, потащить по камням этого проклятого Матерью-Землей и Отцом-Небом места.
Вокруг творился настоящий кошмар.
— Ва-а-а-а!.. — Ревел от боли один из моих соплеменников, пока на его изодранную в мясо спину опускался очередной удар хлыста.
— Работать нужно лучше! — Приговаривал его мучитель, чье оружие пыток ни на мгновение не опускалось. — Вода сама себя не накачает!
Хлест…
— Нет! Не надо! Не отбирайте его у меня! Крии!!! — Ревела в отчаянии молодая гарпия, у которой забрали ее яйцо.
— Отстань, тупая ты курица! — Рявкнул на нее один из этих отродий, держась одной рукой за расцарапанное лицо. — Сейчас вернусь и все крылья тебе переломаю!
Фьють…
Фьють…
Фьють…
— Увоо…
— Будешь теперь слушаться, одноглазая скотина⁈ — Кричал мелкий толстый уродец на большого и закованного в цепи циклопа, пока стоявшие у него за спиной стрелки перезаряжали свои боевые машины.
— Урррр… — Печально просипел великан, когда в его шкуру в очередной раз воткнулись зазубренные наконечники и склонил голову.
— Ты идиот! Она была на продажу! Как ты посмел⁈ — Орал один из местных командиров на своей подчиненного, молодого мальчишку, который был бледен, словно увидел смерть.
— Г-господин… Я незнал… ч-что так получится… — Заикаясь отвечал он, вжимая голову в плечи.
— Ах, не знал⁈ Тогда по незнанию отправишься гоблинское дерьмо чистить, пока не отработаешь! — Продолжал он орать на него главный, пока под их ногами лежала голая и изнасилованная орчанка, чьи мертвые глаза даже после смерти были обращены к Отцу-Небу.
«Спи спокойно, сестра» — Пожелав ей спокойного пути к духам предков, я опустила глаза на дорогу, больше не в силах смотреть на происходящее.
О рынке рабов, раскинувшемуся в крупнейшем городе Черного рода, я слышала даже живя в степи. Будто там есть тысячи клеток самых разных размеров и форм, будто сторожат их твари в стальных шкурах, ставших для них второй кожей, будто орочья кровь здесь льется рекой, которую с радостью пьют местные крысы и псы, будто здесь волю нашего народа ломают, превращая в тех, кем нас хотели видеть маги.
Слугами и рабами.
И сейчас, находясь здесь в живую, я могу сказать, что слухи сильно преуменьшали весь тот ужас, который здесь творился. Да, здесь была и кровь, и клетки, способные удержать циклопа, и ломка воли болью и магией, но местные людишки сильно отличались от слухов.
Да, они одевали свои хрупкие тела в сталь, да, они отказывались от честного боя, нападая толпой на одного орка, и да, они мучили меня и моих братьев самыми разными способами, но одна вещь делало все это гораздо хуже.
Признаюсь самой себе — у орков тоже было рабство. Зачастую любое крупное племя промышляло тем, что нападало и брало в плен членов более слабого, чтобы использовать в качестве слуг или продать за сталь и дерево в Вольные города. Вот только у нас раб — это просто слабый орк, который не смог жить как настоящий воин. Унижать раба, значило унижать слабого. А в чем честь унижать того, кто слабее тебя?
В Вольных городах все было немного по другому — там тоже верили в Отца-Небо, по какой-то причине называя его Илатом, драконом ветра и свободы. Из-за этого у каждого раба был шанс обрести свободу и вернуться обратно, в степи.
Но продавать орков в империю… до этого не опускался ни один вождь. Мало того, что стальные лорды ненавидят орков как безбожников, не понимая что их Эльрат лишь одно из лиц Отца-Неба, так еще и считали нас поделками магов, а значит в их глазах мы были животными, по недоразумению наделенными разумом.
И это злило и пугало больше всего.
Весь рынок был похож на большую скотобойню, которую я однажды видела в Вольном городе Листмуре. Там животину держали в загоне, кормили, иногда лечили, разводили на мясо, наказывали, если это было нужно, и самое главное — клеймили. Оставляли знак, как на собственности.
«Уроды» — Подумала я, когда мой взгляд упал живот, на котором была выжжена трехпалая лапа — символ главного лорда этих земель.
Они не считали нас скотом. Бесправными животными!
Скрежет моих зубов заставил вздрогнуть державших меня под руки охранников, но удар стальной палкой по хребту, от которого боль разошлась по всему телу, заставил замолчать.
— Тихо ты! — Послышался позади голос того урода, который грозил проломить головы детям из моего племени. — Мы почти пришли.
Только сейчас, подняв глаза и оглядевшись, я поняла что меня несли не в мою клетку, находившуюся в глубоком каменном колодце, где содержали остальных шаманок, а куда-то в сторону самого крупного здания на рынке, где сидел главный надзиратель.
«Неужели…» — Промелькнула у мысль, а сердце в груди болезненно сжалось.
Только не продажа. Мое племя без меня не выживет.
— Слушай внимательно. — Сказал мне охранник, взяв за лицо своей холодной стальной перчаткой, когда меня внесли в одну из комнат, где были только две двери и факел, дававший свет. — Тебя пожелал видеть сам милорд. Не знаю, какого демона ты могла ему понадобиться, но веди себя подобающе. Иначе всему твоему мелкому племени настанет конец. Поняла?
— Поняла. — Кивнул головой, ответила я, после чего мое тело подняли и, открыв дверь, швырнули под ноги какому-то человеку.
— Это шутка? — Услышала я молодой и мягкий, без хрипцы, голос, за который любого орка свои же засмеяли. — Я по вашему мнению, сир Сергий, похож на своего дядю? Почему она голая?
Вот только сила, звучащая в нем, мгновенно убрала желание смеяться.
— Н-нет, ваша светлость. — Заикаясь и, судя по запаху, потея как последняя свинья, ответил ему другой голос, который я сразу узнала. Он принадлежал хозяину рабского рынка, жирной и тупой свинье, за свою жизнь наверняка не бравшую топор в руки. — Вы же
