и поднял кубок. – Пьем за здравие королевы!
Мастер Кит выпил в три глотка кубок рейнского вина и широко улыбнулся. За королеву он пил охотно. И здоровья ей желал от всей души.
К тому же ему было приятно, что Меррик помнит о его былых заслугах.
– Я поговорю с Сулейманом, – сказал он. – Наш татарин знает, где живут этот князь и этот воевода. Следить за Крымским двором, полагаю, незачем – посол со свитой с перепугу сидят там тихо, как мыши. Хотя, возможно, уже собираются в дорогу…
Мысль об отъезде посольства немного огорчила мастера Кита. Из всех женщин, что там были, он видел только одну, и ту счел старухой, а любопытно было бы взглянуть на молоденьких. И тот поэт… И его ведь увезут.
А когда и мастер Кит наконец уедет в Холмогоры, Москва осиротеет. Было два поэта – и не стало ни одного. Дикий город, живущий без поэзии…
Оставался тот старик в Толмачевской слободе, выкрикивавший арабские стихи. И его больше нет. Завидная смерть, однако…
А смерть того поэта будет незавидной. Как скифы казнили своих предателей? Наверняка придумали нечто жуткое…
– Я оплачу все расходы, – сказал Меррик. – И дам тебе денег в дорогу, чтобы ты сразу снял хорошую комнату, но не в Лондоне – Лондон для тебя опасен. Но мне, повторяю, нужны сведения. Итак – нужно проследить, не затевается ли чего этими людьми, киргиз-кайсацким воеводой и ногайским князем. Если затевается – узнать, кто из их людей выполняет поручения.
– И если Бог будет к нам милостив, купить у них сведения.
Меррик, прирожденный коммерсант, даже обрадовался – вот теперь сочинитель трагедий опять рассуждал, как вменяемый человек.
– Займись этим, мастер Кит. При необходимости можешь продать им какие-нибудь наши сведения. Это будет выгодная для всех сделка. Нам нужно имя предателя и повод для предательства. И пусть они делают с тем человеком все, что хотят, нам он не требуется. Нам – только имя и подробности.
– Это понятно. Пускай киргиз-кайсаки его увозят с собой хоть к антиподам. А мы должны понять хитрую игру милорда Годунова.
Мастер Кит так не считал, но сейчас он был в ипостаси лазутчика, не выдающего своих истинных замыслов даже взглядом. Время восклицаний придет потом.
– Да, мастер Кит. Ты правильно смотришь на эту нелепую историю. Киргиз-кайсаки приезжают и уезжают, а «Московская компания» и Годунов остаются.
Мастер Кит подумал: действительно, посольство скоро отбудет, и можно остаться в досадном недоумении, так и не разгадав тайну предательства. Значит – надо спешить.
И смертельно жаль, что никогда не будет встречи с киргиз-кайсацким поэтом, который пишет арабские стихи.
– Дайте денег, сэр, чтобы платить Сулейману и другим – кого он наймет, – деловито сказал мастер Кит. – Конечно, что-то прилипнет к его пальцам, но я не смогу завербовать татар, чтобы стали соглядатаями. А он сможет.
– Эти русские деньги всегда вызывают у меня чувство, будто они ненастоящие…
Меррик достал из ларца кожаный мешочек и высыпал на стол пригоршню тонких и кривых серебряных монеток, которые на здешний лад назывались «чешуйками» и впрямь сильно смахивали на чешую не очень крупной рыбы.
– Тут три рубля. Полушками, деньгами и даже копейками. Бери, трать, как знаешь. Потом возьмешь еще.
– Еще мне нужны Дик и Стэнли.
– Я им прикажу. Но рисковать их жизнью я не желаю.
Мастер Кит кивнул.
И он действительно занялся розыском, обязав Сулеймана завербовать двух помощников, молодого татарина и человека, который назвался армянином. Оба знали русский язык, оба чувствовали себя в Москве как дома и имели разнообразные знакомства, оба желали заработать деньги. Татарина звали Юсуф, имя армянина мастер Кит попытался выговорить, один раз даже получилось, но вскоре оно было забыть, и уговорились – молодец будет откликаться, если назовут Степаном.
Вскоре мастер Кит явился к Меррику с докладом. У крыльца он встретил Дика, отправлявшего последние сани с товаром, чтобы они, выехав из Москвы, присоединились к ждущему их обозу. Но он даже не подумал затосковать о далеком Лондоне.
– Они действительно что-то затевают, – сказал он, когда Меррик усадил его в Казенной палате и налил ему рейнского. – Сулейману донесли: князю Урусову служит человек со странным прозванием – Бебеня. У какого народа бывают такие прозвания, он не знает. Юсуф бы принял Бебеню за ногайца, но утверждает – тот говорит по-русски, как природный русак. Я хочу приставить к этому Бебене Дика с Юсуфом. Если кто и занимается делами, связанными с Крымским двором, так именно он.
Увидев, что Меррик сомневается, мастер Кит добавил:
– Если они не будут лезть Бебене на глаза, то ничего и не случится.
Уверенности в его голосе, впрочем, не было.
– Тебе виднее.
– И сдается, что среди людей князя Урак бин Джан-Арслана есть переодетая женщина. Так сказал Юсуф.
– Женщина? Переодетая мальчиком? – уточнил Меррик.
– Да. Женщина, переодетая мальчиком.
– О мой Бог!
– Да, это похоже на итальянскую комедию. Даже представить невозможно, на что она им. Постараюсь сам ее увидеть.
– Поешь, мой добрый Кит, – сказал Меррик. – Я велел, чтобы повара всегда держали для тебя наготове что-то горячее и жирное. Без жирной пищи по здешнему морозу бегать – самоубийство.
Мастер Кит усмехнулся: розыск его увлек, а увлеченному человеку и ломоть хлеба, согревшийся за пазухой, – лакомство.
Меррик хотел сказать мастеру Киту что-то приятное, добрым словом вдохновить его на великие дела.
– Когда ты справишься с этим заданием и уплывешь домой, сможешь написать о своих московских похождениях отличную пьесу, – сказал он.
Мастер Кит очень удивился – он полагал, что коммерсант считает его трагедии бесполезной писаниной.
– Я думал о трагедии, но слишком мало знаю про хана Тауекеля. Он был бы прекрасным трагическим героем…
Тут лазутчик временно уступил место драматургу.
– …но он еще не помер. Пусть сперва помрет. Но я насмотрелся здесь на такое, что пригодится, если я вдруг вздумаю переписать своего «Тамерлана»! Я не раз думал об этом. Сперва жалел, что у меня нет рукописи «Тамерлана», потом понял – это
