мужчины могли опробовать приобретенных рабынь. В чулане стоял один-единственный шаткий стул, на спинке которого висело старое одеяло. Я бросила одеяло на пол, и Кларенс позволил Эссексу сползти на подстилку.
Первым делом я протерла кожу возлюбленного смесью из масла базилика, лимонного сока и уксуса, чтобы уничтожить насекомых и их личинки. Затем втерла масло ему в волосы и сильно отросшую бороду.
– Его нужно помыть, – сказала я.
– Просто дай ему какое-нибудь лекарство, и пойдем отсюда, – буркнул Кларенс. Он сидел на стуле, угрюмо поглядывал в мою сторону и, брезгливо морщась, не переставал вытирать руки о штаны.
Я поднесла коричневый пузырек к губам Эссекса и влила в рот несколько капель чудодейственного снадобья. Он приоткрыл глаза. К счастью, ему хватило ума не назвать меня по имени.
– Нужно накормить его.
– Ладно, – согласился управляющий, – сходи на кухню.
Я осторожно вытащила ладонь из-под головы Эссекса, поднялась с пола и побежала на кухню. Налила полную миску бульона, прихватила несколько кусков хлеба и поспешила обратно. Пока я кормила Эссекса, Кларенс все с тем же мрачным видом наблюдал за мной из своего угла и нервно грыз ногти. Поставив возле головы больного блюдце с нарезанным луком – надежное средство от лихорадки, – я прикрыла любимого одеялом. Кларенс встал со стула, собираясь снова надеть на узника кандалы.
– Боитесь, что сбежит? Да он на ногах не стоит, – усмехнулась я. – Дайте ему хотя бы сутки прийти в себя. Смотрите: окон тут нет, дверь на замке.
Кларенс потоптался в нерешительности, затем махнул рукой и вышел из чулана.
* * *
Пятница была самым напряженным днем: на аукционе шла бойкая торговля, и мне приходилось работать не покладая рук. Обычно я вставала затемно и отправлялась в мастерскую проверить, все ли готово к приему девушек. Остальные обитатели тюрьмы Лапье в этот час крепко спали. Я была уверена, что поблизости никого нет, и едва не вскрикнула от неожиданности, когда в дверном проеме возникла массивная фигура Элси. Кухарка прижимала к груди кипу выстиранных холщовых рубах.
– Доброе утро, мисс. Я только что мыла пол в таверне и слышала, как в задней комнате кричит узник.
– Кроме тебя в таверне был кто-нибудь?
Элси отрицательно качнула головой.
– Он зовет вас.
– Что значит – зовет? – Я опустила глаза и принялась старательно разглаживать складки на юбке.
– Все время повторяет, позовите мулатку с лекарством!
У меня сжалось горло: даже в бреду Эссекс сумел сохранить в тайне наше близкое знакомство! Кухарка положила рубашки на край стола и удалилась. Я не стала тащить с собой всю аптечку и рассовала по карманам лишь самое необходимое: коричневый пузырек, склянку с бальзамом из черной бузины, мяты и имбиря, чтобы снять жар, и кусок ивовой коры – приложить к опухшим лодыжкам Эссекса.
Больной метался по полу и стонал. Я опустилась на колени рядом с ним.
– Это я, мулатка с лекарством.
Эссекс разлепил веки и улыбнулся сквозь мучительную боль.
– Хитро придумано, – улыбнулась я в ответ.
– Я знал, что выдам нас обоих, если хоть раз произнесу твое имя. – Глаза у Эссекса наполнились слезами.
– Ничего, ты скоро поправишься.
Я натерла любимого бальзамом – лоб, грудь, подмышки и пятки. Затем поднесла к губам коричневый пузырек:
– Пей.
Он сделал пару глотков. Я насыпала ему на язык толченую куркуму.
– Это поможет снять отеки.
– Письмо? – едва слышно прошептал Эссекс.
– Тсс. Доверься мне, я обо всем позабочусь. Отдыхай и набирайся сил.
Горячие пальцы Эссекса сжали мою руку. Я поцеловала его в лоб.
– Лежи тихо. Больше не зови меня. Но будь готов, когда я приду за тобой.
Глава 40
Кормить как на убой
Начало главной ежегодной ярмарки в штате Виргиния означало, что в Ричмонд пришла осень. Люди собирались целыми семьями, ехали не только из окрестных городков, но и с отдаленных плантаций. Всем хотелось окунуться в атмосферу праздника: взрослым – сделать ставку на скачках и отдаться азарту настоящего игрока, детям – поучаствовать в ярмарочных конкурсах и получить забавный приз. Фермеры ждали возможности похвастаться своими достижениями и поспорить, кто вырастил самую большую тыкву; хозяйки соревновались в кулинарном искусстве: кто испечет самый вкусный пирог с хрустящей корочкой. На сельскохозяйственной выставке были представлены новейшие машины и механизмы, а в павильонах для дам – модные наряды сезона. В глубине ярмарки находился салун: спиртное здесь лилось рекой, и здесь же можно было купить живой товар высочайшего качества. Из разговоров, подслушанных в таверне, я узнала, что Тюремщик намерен выставить Эссекса на продажу в день открытия ярмарки, до которого оставалась всего неделя.
Чтобы подготовить Эссекса к продаже, Тюремщик велел оставить его в задней комнате таверны, где было намного прохладнее, чем в клетушке под самой крышей, а кухарке поручили откармливать узника: теперь Эссексу полагалась полноценная трапеза три раза в день вместо миски прогорклой каши, которую Элси приносила ему на чердак раз в сутки. Мне Тюремщик велел сварить укрепляющий травяной настой, но давать лекарство больному доверили кухарке. Если не считать того вечера, когда по указанию самого Лапье мы с Кларенсом перетащили Эссекса в комнатку при таверне, наши встречи по-прежнему оставались под запретом. Также мне не позволяли ходить вместе с Эбби на рынок. Единственная уступка, на которую пошел Тюремщик, – посещение церкви по воскресным дням.
С приближением ярмарки дел в тюрьме прибавилось. Я почти не выходила из мастерской, готовя девушек к продаже. Сисси с утра до глубокой ночи работала в таверне, а на Эбби свалились заботы о доме и покупки на рынке. Поскольку рук на все не хватало, я предложила Тюремщику отправить детей к Грейс Маршалл на то время, пока мы готовимся к ярмарке. Девочки обожали учительницу и с восторгом встретили эту идею. Перед таким напором Лапье не сумел устоять и дал согласие на переезд.
Накануне открытия ярмарки Тюремщик пригласил друзей отметить предстоящий триумф. Празднество затянулось. Прошла целая вечность, прежде чем компания достаточно опьянела, чтобы счесть вечеринку законченной и разойтись. Сам хозяин едва держался на ногах и поводил вокруг остекленевшим взглядом. Я помогла ему подняться со стула. Тюремщик буквально повис у меня на плече, мы с трудом добрели до дома. Оказавшись в гостиной, он тут же принялся грубо шарить по мне руками, полез под платье и попытался стянуть панталоны.
– Нет, только не здесь, – я отпихнула его, – Эбби может войти.
Но протесты оказались напрасны, он швырнул меня на крышку фортепьяно, а сам навалился сзади. Я слышала над ухом его тяжелое сопение.
