мужчины.
Димка… мой. Я соскучилась так, что белугой выть хочется. Нуждаясь в защите, инстинктивно и порывисто обхватываю его за шею, а он прижимает меня за талию к себе. Так крепко, насколько возможно. Иногда мне кажется, что для счастья и спокойствия мне не нужно ничего, кроме как с головой утонуть в его объятиях.
— Ты чего, детка? Сердце так бьется. Дрожишь вся. Переволновалась перед нашей встречей или соскучилась так? — с нежностью шепчет Дима.
Когда он становится со мной ласковым, я теряюсь еще больше. Сейчас в нем нет привычного напускного льда и холода. Кажется, что он сам так сильно соскучился, что мгновенно растаял, увидев меня.
Мы как два реактива: то плавимся, то взрываемся при столкновении, то становимся единым химическим элементом.
— Эти придурки за мной увязались, — киваю в сторону ублюдков, которые уже поспешно ретируется из поля зрения грозного взора Димы.
— Спокойно, ты в безопасности, — он поглаживает мои плечи, целуя в макушку головы. — Я как чувствовал, что ты себе проблем найдешь, — усмехается Коваль. — Решил встретить тебя.
— Ты всегда меня чувствуешь, — нервно сглатываю я, не замечая осадка последней ссоры в энергии, циркулирующей между нами. — Пойдем внутрь.
Мы поднимаемся на семьдесят пятый этаж зеркальной башни, проходя все пункты досмотра. Я доверчиво прижимаюсь к Диме прямо в лифте, ощущая, как все обиды и недомолвки просто растворяются внутри под воздействием окситоцина. Все внутри меня мягко вибрирует и трепещет, признавая в нем моего мужчину. И я не могу представить, не могу согласиться с тем, что завтра он уедет и никогда не узнает о моем маленьком секрете.
Все в жизни определяет выбор, и наш ребенок, размером с крошечную горошину, буквально кричит мне о своем.
* * *
Когда мы оказываемся в просторных апартаментах с панорамными окнами, за которыми простирается вид на всю Москву, Дима первым делом предлагает мне вино или воду. Кротко отказываюсь, разглядывая гостиную. Взгляд цепляется за электрический камин, потрескивающий, словно настоящий. В номере царит полумрак, и куда больше света в нем создают огни большого города, а не языки фальшивого пламени.
Этот камин напоминает мне мой брак с Андреем — иллюзия огня, жизни, красок и тепла. Вырубается он легким нажатием кнопки. Или вовсе не существует… но смотреть на него приятно, как и на нас с Беловым. Мы — красивая картинка, застывшая на глянце светских хроник.
Дима подходит к окну и встает напротив него, упираясь одной ладонью в стекло. Я вновь ощущаю холод, исходящий от мужчины, но связано его настроение с тем, что он пытается быть сдержанным. Не хочет совершать резких движений, не хочет спугнуть меня, как в прошлый раз. Возможно, ощущает вину и просто ждет от меня первых шагов в его сторону.
Любой человек, увидевший бы этого мужчину сейчас, нарек бы его глыбой льда. Такой он для всех других людей, такой он для остальных женщин. Я знаю, что никто в мире, даже его жена, не способна растопить эту толстую внешнюю корку и получить те сокровища мужского сердца, что таятся у него внутри: нежность, любовь, забота, тотальная защита и способность преклониться перед своей королевой.
И я в ответ… могла бы так легко преклониться перед ним, присягнуть на верность и пообещать, что уеду с ним. Пусть только скажет куда. Пусть заберет… пусть не спрашивает, пусть просто не оставит выбора. Я бы могла легко сделать это, если бы не мой сын, которого я люблю больше всех мужчин в этом мире.
И даже Дима не способен с ним конкурировать.
До тех пор, пока в моих мыслях есть хоть один образ того, что Андрей забирает у меня Даню, лишает на эмоциях родительских прав, я не смогу руководствоваться зовом сердца в своем непростом выборе.
Как бы мне этого не хотелось.
— Ну что ты решила, девочка? Поедешь со мной? — едва слышно спрашивает Коваль, вглядываясь в здания города, кинутые к его ногам.
Я медленно подхожу к Диме, заставляю его посмотреть на себя, потянув за волевой подбородок кончиками пальцев. Щетина колет подушечки, но это приятно. Он разворачивается ко мне, пока я вглядываюсь в мужественные черты лица. Внутри все тает и млеет, словно мороженое в жаркий день… Я плыву на волнах нежности, в которой тонет мое сердце, когда видит перед собой отца моего ребенка.
Я всегда об этом мечтала. Засыпая с Димой в одной постели еще в восемнадцать лет, я ощущала, что хочу увидеть наше с ним продолжение, бегающее по квартире.
— У меня кое-что есть для тебя, Эля, — севшим голосом вдруг произносит он.
— Что же? — тихо веду плечом, замечая, как сильно он нервничает, доставая из кармана брюк маленькую бархатную коробочку.
Боже, нет. Что это? Что происходит?
— Подарок, — все так же тихо отзывается Коваль. Лицо его не выражает эмоций, но я чувствую, насколько хорошо он контролирует их в данный момент. Димку выдают глаза… В них все — вся глубина мужского сердца, его любовь, что не имеет дна и не знает слова «нет». Всепоглощающая, собственническая, пленительная. Я полюбила мужчину, не признающего полутонов, а теперь не знаю, смогу ли я выдержать все его оттенки.
— Это то, что я думаю?
— Смотря о чем ты думаешь, — он берет мою руку в свою, а в другую — протягивает мне кольцо, позволяя ближе рассмотреть его.
Оно толстое, но изящное, усыпанное россыпью мелких брильянтов. Белое золото и сапфиры подчеркивают его уникальность, делая произведением искусства. Я медленно кручу колечко между пальцев и сразу замечаю гравировку, вглядываясь в буквы, что складываются в простую фразу:
Я — это ты, ты — это я.
— Дим, это…
— Тебе не убежать от этих слов, Эля.
— Дим, ты женат.
— Я был женат.
— Что? — теряя дар речи, переспрашиваю я. Когда он успел развестись? За три недели? Ради меня?
— Скажи, что не любишь меня. Скажи мне это, — обхватывает мое лицо, до боли сжимая скулы. — Или просто молчи, останься здесь со мной. Улети со мной. Сейчас. Завтра. Навсегда. Девочка моя, неужели ты не понимаешь…
— Дим, это ты не понимаешь!
— Скажи, что не любишь меня. Скажи это, глядя мне прямо в глаза, — ледяным тоном просит Коваль, касаясь пальцем моих губ.
Кусая их, я утопаю в светлых глазах, забывая о существовании мира, растворяясь в моменте. Я не планировала… я не думала, что наша встреча пройдет так нежно, так трепетно и горько. Я ожидала всего, что угодно, но только не того, что мы оба решим сдаться друг перед другом, сложить оружие,
