не рассказывал никому. Они совершенно точно не были его ахиллесовой пятой. Они были его тайной, тончайшей нитью, позволявшей ему окончательно не заблудиться во тьме.
Навещать Феликса Марионеточник не стал. Он навестил председателя колхоза. Спустя месяц Феликсу дали дом. Сейчас это назвали бы спонсорской помощью малоимущим, а тогда это была банальная взятка. За деньги, оставленные Марионеточником в кабинете председателя, можно было построить два таких дома. Это была честная плата за возможность сделать хорошо одному из «своих» людей, оставаясь при этом в привычной и уютной тени.
Той же ночью Марионеточник отравился на болото. Не за боевыми трофеями и не за затопленными кладами – он вернулся за воспоминаниями. Тогда он ещё наивно полагал, что воспоминания помогут вернуть ему хотя бы частичку потерянной души.
Не помогли. Марионеточник не чувствовал ничего, кроме горечи. Где-то там, на болоте, по-прежнему оставалась Стэфа, ещё одна «своя», вероятно, самая дорогая и близкая из всех, но никаких денег, никакой власти не хватит, чтобы вернуть её из мира забвения. Да и стоило ли?
Получив в безраздельное пользование одну из своих девочек, Марь успокоилась и крепко уснула. Вслед за ней задремал и Тринадцатый. Угарники предпочитали оставаться в своих торфяных норах. По болоту шныряли лишь неугомонные марёвки. Они заманивали в трясину заблудившихся взрослых и выводили заблудившихся детей. А Марионеточника обходили стороной. Он так и не стал своим для того места, в которое его тянуло с неумолимой силой.
Возможно, именно по этой причине он присматривал за домом у Змеиной заводи. За некогда таким гостеприимным, а нынче неприступным, как каменная крепость, домом. Он говорил себе, что делает это для потомков тётушки Марфы: для Катерины, её дочери и внучки. Но правда была иной: он делал это для себя.
И с Катериной он снова сблизился именно ради себя. Ради того, чтобы включить в негласный список еще одного «своего» человека.
Его выбор, так же, как и его память, были избирательны и не подчинялись человеческой логике. Попасть в его список было невозможно по праву рождения, Марионеточник сам решал, кого считать «своим». И сам выбирал способ общения.
Обычно он ограничивался лишь наблюдением. Так было с дочерью Катерины и его родным племянником. Своих родственников Марионеточник не терял из виду, присматривал, помогал, направлял, если того требовали обстоятельства и его собственное представление о правильном ходе вещей, но не считал никого из них по-настоящему «своим». До тех пор, пока не родилась Вероника.
В этой девочке была сила. Настоящая, первобытная, не до конца раскрывшаяся, но всё равно впечатляющая. И эту силу, и эту девочку можно было использовать в своих целях. Именно так он решил, когда увидел Веронику в первый раз. Именно тогда в нём загорелась, но тут же погасла крошечная искра чего-то давно потерянного, почти забытого.
За Вероникой Марионеточник присматривал с особым вниманием. И даже начал подумывать над тем, чтобы сделать девчонку своей преемницей. Её ума, силы и упёртости хватило бы, чтобы принять и удержать созданную им империю. Но преемницу следовало готовить. Готовить ко всему, что могло ей помочь или встать у неё на пути. И для начала было нужно увеличить её ведьмовской потенциал.
Это был рискованный и в каком-то смысле бесчеловечный шаг. Катерина не позволила бы, она единственная знала, на что способна сейчас и на что будет способна в будущем её внучка. Сама она больше не использовала свой дар. И деревянная птичка, некогда бережно хранимая и горячо любимая, отныне пылилась в дальнем углу Катерининой кладовки.
Марионеточник не обижался. Он давно перестал обижаться и разочаровываться в людях. Даже в «своих» людях. Он просто решил действовать по-своему. Он без позволения Катерины рискнул жизнью и рассудком её любимой внучки.
Боялся ли он за Веронику? Нет! Марионеточнику был неведом страх. Так же как были неведомы любовь и привязанность. Страх уже давным-давно уступил место сначала жажде знаний, потом граничащему с безрассудством азарту, пресыщению, скуке и, наконец, пустоте. В этой пустоте лишь изредка вспыхивали искры интереса. Всегда только в присутствие Вероники. Лишь рядом с ней он чувствовал себя чуть более живым и чуть более человечным. Возможно, когда девчонка войдёт в полную силу, ему тоже перепадут малые крохи той настоящей жизни, которая бурлила и искрилась вокруг неё. Главное, чтобы она выдержала. Главное, чтобы потревоженная Марь не сбросила оковы своей добровольной летаргии. И тогда в его полном и безраздельном владении окажется самое настоящее чудо.
Вероника выжила и справилась. И даже ни в чём его не винила. В отличие от Катерины, которая мгновенно почувствовала перемены, произошедшие с внучкой. Катерина собственноручно вычеркнула себя из списка Марионеточника.
Вычеркнуть Веронику он не позволил. С самого её рождения он учился с ней взаимодействовать. Если не проживать, то хотя бы изображать эмоции. В какой-то момент он достиг совершенства в обмане других и даже самого себя. Или это больше не был самообман? Когда Марионеточник подарил Веронике её самый первый «Гелендваген», её чистейший юношеский восторг наполнил и его тоже. Обучая девочку вождению, он испытывал нечто очень похожее на удовлетворение и почти забытый азарт. Наблюдая, как она упорно идёт собственной дорогой и не желает становиться его преемницей, он испытывал едва ли не родительскую гордость и почти такое же смирение с неизбежным.
Марионеточник старался не вмешиваться в её личную жизнь и сделал исключение лишь однажды, когда его маленькая строптивая девочка собралась замуж. Разумеется, он проверил претендента! Разумеется, он сделал бы всё возможное, чтобы оградить Веронику от необдуманного шага и неправильного человека. Избранник Вероники выдержал проверку, и Марионеточник снова отступил в тень.
У него была ещё одна «своя» девочка. Чертовски взбалмошная и чертовски талантливая. Аграфена! К ней Марионеточник не приближался, а по старой привычке наблюдал и направлял из темноты. Ему нравились и её талант, и её задор, и её бунтарский дух. Он даже купил несколько её картин, одну из которых потом весьма удачно перепродал.
Наверное, в обществе этих двух девочек Марионеточник мог бы чувствовать себя если не счастливым, то хотя бы наполненным. Будь его воля, его и их жизни застыли бы именно на этом моменте почти спокойствия, почти удовлетворения, почти радости. Но ему ли не знать, в какие странные игры порой играет судьба?! Ему ли не знать, что все ее карты крапленые и обыграть ее невозможно?!
Именно судьба привела на тот аукцион сразу двоих: Ареса и Степана, потянула на болото сначала их, потом Аграфену, а следом и Веронику. От судьбы не уйдёшь.
Рано
