Она, конечно же, не ответила, но опустилась на белый мрамор с облегченным вздохом. Её веки дрогнули, на миг открывая невозможно синие глаза.
— Спи, — властно приказал сехеди, положив руку на её лоб. — Спи, маленькая байниан.
Огни вокруг постаментов мигнули в последний раз и погасли. Айоней пошатнулся и осел бы на пол, если бы не твердая рука владыки, вовремя поддержавшая истощенного ритуалом жреца.
— Благодарю, — в одно это слово он вложил искренности больше, чем за всю прежнюю жизнь.
— Не меня благодари. Богов. И её саму. Она оказалась достойна второго шанса.
Дорнан скользнул взглядом по лицу спящей женщины. Вслушался в тихое дыхание — лучшую в мире музыку, — медленно приблизился, опустился перед её ложем на колени, коснулся руки. Тёплая, как и прежде. Обернулся и замер, неотрывно глядя на прежнюю Лиан, уже укрытую с головой плотной белой тканью.
— Как ты понял, что получится?
— Никак. Но не попробовать было бы глупо.
Сехеди, пошатываясь, будто пьяный, добрел до ближайшей скамьи.
— Не смотри туда, — бросил коротко, — лхасси сделают всё, что требуется. Не нужно, чтобы вы оба вечно оглядывались в поисках камня с выбитым именем.
Дорнан с трудом заставил себя отвернуться от жрецов, уносящих безжизненное человеческое тело. Глубоко вздохнул, прогоняя внезапно нахлынувшую слабость. С камнем или нет, этот день ему не забыть и через сотню лет.
— Мы потеряли отличных воинов, — произнес глухо.
— Я знаю.
— Если бы еще её…
— Не думай об этом.
Сехеди провел рукой по волосам, и владыка только сейчас заметил, как дрожат его пальцы.
— А её охрана?
— Никто не выжил. Мне жаль, очень жаль, но Руэйдри и его союзники били наверняка и без малейшей жалости.
Владыка коротко кивнул, потер глаза, вновь взглянул на тихо спящую байниан.
— И что будет с ней дальше?
— Лиан обязательно проснется, как только силы вернутся к ней. Не вспомнит последние несколько дней, встречу с родителями, не будет знать, что вы победили Руэйдри, что сама она погибла. Тебе придется рассказать. Помогать и поддерживать её каждый миг, пока она не смирится со случившимся, с новой формой, другой жизнью. А еще, похоже, стоит научить её летать. Но есть и радостные вести: ни один злоязыкий глупец не посмеет упрекнуть Лиан в том, что она предала тебя.
— Ты знал, что этим кончится?
— Догадывался еще со времен второго испытания. У неё не было будущего, Дор. Но и смерть не стала для неё концом. Достойная головоломка даже для меня.
Он откинулся на спинку, расслабленно опустив уставшие плечи. На его коже блестели капли пота, руны погасли, однако лицо сехеди украсила хитрая улыбка.
— Кстати, было кое-что, что эта невыносимая девчонка поняла раньше меня.
— Слабо верится.
— Ваши дети. Её искры жизни. Нам удалось их сохранить. И пусть Лиан теперь ардере сотворенная, но она всё ещё твоя избранная.
Дорнан медленно встал с колен, опустился на край возвышения, приподнял еще светящееся после ритуала тело, удобно устроил голову возлюбленной у себя на коленях. Коснулся пальцем её губ, очертил скулы, поправил прядь непокорных рыжих волос.
— Ты же понимаешь, что это уже не имеет значения?
— Для тебя, но не для прочих.
— Решать только ей и никому больше. И клянусь, если после всего случившегося она захочет уйти, я не стану держать.
Айоней фыркнул:
— Она не захочет, глупец. Но хорошо, что ты больше не считаешь её своей собственностью, — он откинул на спину упавшие седые пряди.
— И не только это, — владыка всмотрелся в её спокойное лицо, вдохнул её запах, щемяще родной, непередаваемо прекрасный. С трудом заставил себя оторвать взгляд от дрогнувших ресниц, повернулся к сехеди: — Знаешь, она не вспомнит, но я обещал найти способ примирить наши народы.
— Наши? — равнодушно уточнил Айоней.
— Да, мой друг. И не говори, что по-прежнему считаешь людей недостойными доверия и прощения. Разве она, — он кивнул на Лиан, — не достаточное доказательство того, что всё может быть иначе?
Сехеди не ответил. Медленно встал, приблизился, всматриваясь в лицо спящей. Потом поднял глаза на алти-ардере.
— Я допускаю мизерную вероятность того, что попробовать стоит.
— Поможешь?
— Не бросать же вас, — он улыбнулся одними глазами.
— Благодарю, — Дорнан склонил голову со всем возможным почтением. — Твое слово дорогого стоит.
— Дай боги, мой владыка, дай боги. В конце концов, возможно, действительно настало время что-то поменять.
ЭпилoгСтена выглядит так же, как и в мой первый день на севере: высокая, светящаяся, прекрасная в своем величии, неприступная для всех, кроме драконов. Я взмахиваю крыльями, ловя нагретые солнцем воздушные потоки, неторопливо и осторожно планирую вниз.
— Не наклоняйся так резко, — Дор, как всегда, слишком придирчив ко всему, что касается моей безопасности. — Будет трудно удержаться на спуске.
— Мы уже почти на земле.
Мягко касаюсь шелковых трав, сворачиваю крылья, выкидываю из головы посторонние мысли: смена формы пока дается мне с трудом. Зажмуриваюсь, с удовольствием ощущая, как внутренний огонь покорно вливается в человеческое тело. Встряхиваю руками, делаю шаг. Наверное, я неправильная байниан, по крайней мере, Грейнн, вынужденно играющая роль наставницы, уже отчаялась вложить в мою голову должное почтение к полету и трансформации.
— Госпожа, вы должны парить грациозно и легко, скользить, плыть в облаках, а не спешить, рваться вперед и хлопать крыльями, как переполошенная чайка.
Грейнн искренне возмущается, стоит мне нарушить этикет и начать вести себя как обычное человеческое существо. Она цокает языком и хмурит прекрасные брови, нетерпеливо притопывает ногой и кусает губы от досады, когда я в очередной раз ошибаюсь в трактовке рун или пении заклинаний. Она вообще довольно много сердится и негодует в последние недели. Айоней, глядя на неё, едва заметно улыбается, но молчит. Видимо, считает, что всё, что нам надо знать о здоровье и надеждах сильнейшей из байниан, она сообщит сама в нужное время.
С момента моего второго рождения прошел уже почти год, а я так и не могу свыкнуться с мыслью, что стала одной из ардере. Моя память не хранит воспоминаний о боли и смерти, для меня это страшная, но невероятная история. Рассказанная кем-то, но не прожитая мной. Дорнан говорит, что это к лучшему, и, пожалуй, он прав. Та лавина чужих эмоций, что обрушилась на меня от сотен людей и драконов после пробуждения, лишила бы равновесия кого угодно. Страх, жалость, стыд, опасение, удивление, благодарность — эти чувства смешались воедино так, что и не расплести.
