И теперь вроде бы как нет дел, не надо ни заботиться о будущем, ни думать, как выжить. Исчезли отвлекающие факторы, обнажая острую, как бритва, тоску. Она никуда не исчезла. И не стала слабее — просто привычнее.
Дверь в комнату плотно закрылась, оставляя ее один на один с мыслями. И с телефоном. Несколько движений пальцами — и станет проще. Понятнее, хотя на том конце провода ее, может, уже никто и не ждет. Но она должна просто услышать, ведь, несмотря ни на что, ее тянуло обратно. И Татьяна устала бороться с этой тягой. Устала думать — а что если? И точно не в силах дальше заставлять себя не искать упоминания об Орлове. Занялся благотворительностью! Почему? Зачем, если всегда считал это бессмысленным занятием?
Черный прямоугольник оказался в руке. Экран ожил, готовый соединить ее с любым человеком на земном шаре, но нужен был один.
И, кажется, сердце в груди замерло, когда она медленно набирала нужные цифры. Одно нажатие другое, третье… Гудок ударил по нервам раскаленным хлыстом. Внутри все сжалось, а время превратилось в вязкий кисель, наполняющий голову холодной мутью. Надо положить трубку. Сейчас… Немедлено… Просто нажать отбой, пока не поздно.
— Я слушаю.
А она оглохла. Звуки вокруг пропали, уступая место знакомому до боли голосу. Он звучал так бесконечно устало… Так равнодушно и мертво, что из горла вырвался тихий вздох.
Мужчина тоже молчал. Но его дыхание вдруг стало чаще, и она могла поклясться, что слышит рваный стук сердца, за секунду разогнавшегося до сверхзвуковой скорости. А потом она услышала то, что никогда до этого. Чего ждала отчаянно и безнадежно, выплакивая свои чувства, пока муж развлекался с очередной длинноногой пассией.
— Любимая? — его голос ломался, срываясь на шепот. — Девочка моя, Таша, это ты?
* * *
День спустя
— Ташенька, девочка моя, Таша… это ты… любимая…
Он повторял это, как заведенный. Пока срывал одежду, пока брал ее прямо у стены, а потом на кровати. Несколько раз к ряду. Неутомимо, так, как раньше. Только девятнадцать лет назад не было столько поцелуев и ласк, градом осыпающих с ног до головы. Все, что Татьяна успевала сказать, короткое «Вла» — и ее тут же затыкали поцелуем. Глубоким и тревожным. Мужчина каменел над ней и внутри. Сжимал до писка и опять начинал двигаться, словно хотел за короткие несколько часов взять все, что упустил за девятнадцать лет.
Нельзя было соглашаться на встречу в номере. Где-нибудь в людном месте, но что-то подсказывало, мужчину могло не остановить наличие свидетелей, и он просто подхватил бы ее на руки и унес в ближайший закуток.
Горячая пружина внутри живота сжалась, и глаза заволокло искристой пеленой. Внутри всколыхнулась новая волна тепла, но тело уже устало. Как тряпичная кукла, она лежала в объятьях мужа и еле дышала, позволяя ему делать все, что хочется.
Последний выпад был резким и глубоким. А потом мужчина вместе с ней перевернулся на спину, так и не покидая лона. Между ног было липко и очень мокро. Но до душа Татьяна просто не дошла бы.
— Вла…
— Таш, нет. Пожалуйста, не говори. Просто помолчи. Все потом. Все что захочешь, слышишь? Все… Лишь бы моя.
Его речь стала немного спутанной. Хотя они и не говорили толком — только по телефону. Первое, что спросил мужчина — в порядке ли дочь. Его голос трещал от напряжения, настолько сильного, что закружилась голова, и Татьяна не стала скрывать правду. В порядке. Даже более чем. Новость о Дарквуде Владимир встретил угрожающим молчанием. Но, узнав, что это не Майкл, а Марк, да еще о чувствах между ними, заговорил снова.
И сказал, что приедет. Просто поставил перед фактом, добавив, что не сможет по-другому, и неважно, где она находится — найдет. Даже если придется вызвать Дарквуда на ринг.
Татьяна предпочитала думать, что просто хочет уберечь дочь от новых потрясений. Ее девочке и так хватило трудностей. В общем, они пришли к компромиссу, что встретятся на нейтральной территории и просто поговорят.
А закончилось все… так.
— Ты снял заказ…
То, что ее мучило, все-таки прорвалось наружу. Думала ведь, что ищут их без отдыха и выходных. И чем-то это льстило — хоть так не давала забыть о себе, но нет. Не искал. Последние пять лет точно.
— Снял. Иначе сошел бы с ума…
В объятьях опять появилась жесткость.
— … Каждый день — ад. Доклады утром и вечером — все пустые. Вы исчезли. Оставили умирать от неизвестности. Знаешь, какие кошмары меня мучили? И что в этих кошмарах с вами происходило? За что, Татьяна? Я виноват, знаю. Отвратительный муж, никудышный отец. Но так жестоко…
— Жестоко?! — взвилась, но в стальной хватке получилось только дернуться. — Ты говоришь мне о жестокости?!
— Да! Да, я говорю! На что ты обрекла ребенка? На детство, полное лишений и трудностей? На общество, которое отвернется, даже если будешь при смерти? А себя? Вас могли выкрасть, продать в бордель, сдать на подпольные эксперименты или просто убить — могло случиться все! Ты сбежала от чудовища. К другим чудовищам… Я не продал бы нашу дочь. Потом — не продал…
— У меня были деньги на нормальную жизнь!
— Тогда как девочка оказалась в лапах Дарквуда?
Он загнал ее в тупик. Ткнул носом в то, на что хотелось закрыть глаз. Если бы не Микаэль, денег бы хватило. Но Татьяна никогда не жалела, что стала матерью еще одному ребенку. И тем самым чуть не погубила обоих.
— Пусти меня, Владимир, — опять дернулась, но мужчина не шелохнулся. Серые, совсем как у дочери, глаза смотрели упрямо и немного безумно. — Пусти, — повторила. — Ты получил что хотел.
— Не получил. И не получу. Останься со мной, Таша. Ненадолго, но останься. Наша дочка вряд ли меня примет, — засмеялся нервно, — столько лет прошло. Но тебя я просто не смогу отпустить. Больше ничего не угрожает. Я убил Павла. Он хотел забрать вас себе и использовать…
На брата Владимира ей было плевать — это ее не трогала, в отличие от мужа… Что-то в его речи не нравилось. Татьяна помнила другого Владимира. Непробиваемого, как скала, и жесткого — будто кусок гранита. Как получилось влюбиться в этот кусок камня? Возможно, Миллер прав, и эта его «парность» не такой уж бред?
— Что значит — остаться ненадолго? — третья попытка подняться провалилась.
— Ничего. Все будет хорошо, пока ты рядом.
Нет, она не сглупила, решившись прийти. Кажется, тут все непросто. И ее муж не выглядит тем, кто девятнадцать лет придавался разгульной жизни. Она ужаснулась количеству седины в светлых волосах и глубине морщин на лбу и вокруг глаз. А ему всего лишь сорок…
— Мы… То есть я буду рядом… Только не волнуйся, Послушай, у меня есть…
Мужчина хрипло рассмеялся.
— Доктор?
Черт. Все плохо. И ей тоже плохо. Горько так, что никакими словами не описать. Да, это слишком жестоко. И, похоже, она такой же монстр, как другие. Просто ее чудовищность в другом.
