Отключение транслятора.
Теперь ждать. Теперь надеяться. Надеяться на то, что телевизор, хотя бы один из нескольких находящихся в доме, был включен, что Президента позвали к нему, что он выслушал сообщение и не расценил его дурацкой шуткой. Если услышал — думаю, не расценил. Ух больно концентрированную картинку я представил в этом рекламном ролике.
В любом случае, даже если телевизор был выключен, ему перескажут содержание моей передачи. Дословно перескажут. Покадренно. Они не смогут скрыть такой вопиющий факт. Слишком много людей из слишком разных организаций это увидят.
Но в этом случае я лишусь главного — я лишусь двусторонней связи.
Сто секунд.
Сто десять.
Сам воробья он, конечно, доставать не будет, хотя бы из опаски попасть под снайперский выстрел. Птицей займется кто-нибудь из телохранителей. Но приближенных телохранителей. Тот, кому он доверяет стопроцентно. Наверное, не зря доверяет. Будь у заговорщиков человек в его ближнем охранном окружении, они бы не стали городить такие сложные конструкции покушений. Пока он вызовет охранника, пока тот доберется до кормушки, пока передаст воробья Хозяину… Не слишком ли мало я отвел на все это секунд? Не слишком ли поторопился…
Сто двадцать.
Сто тридцать.
Сто сорок.
…сорок пять.
…сорок семь.
Хрустнул динамик. Воробья взяли в руки, потревожив спрятанный под его оперением микрофон. Теперь прерывать связь нельзя. Теперь надо ждать. Даже ценой риска.
Сто пятьдесят.
Сто шестьдесят.
Сто восемьдесят.
…восемьдесят пять.
— Вас слушают. Голос Президента.
Не дурак Президент. Понимает, зачем ему всучили в руки дохлую птицу.
Передачу на полную мощность.
— Внимание! Прошу подтвердить прием. Прошу сообщить, что вы слышите мой голос.
Должен услышать. Не может не услышать. Не глухой же он.
Услышит, приблизит воробья к уху. Возле уха можно разобрать каждое слово. Я сто раз опробовал эту технику.
— Прошу подтвердить…
— Я слышу вас. Кто со мной разговаривает? Теперь самое главное. Теперь убедиться, что со мной разговаривает Президент, а не какой-нибудь речевой двойник. Я долго ломал голову над этой проблемой — как, не видя человека, умудриться с абсолютной надежностью опознать его. Я с трудом решил эту задачку.
— Прошу ответить. Кто со мной разговаривает?
— С вами говорит работник учреждения ОХТ-323, дробь…
В том числе и такой аббревиатурой обозначалась до недавнего времени Контора. Возможно, шифр сменили, но вряд ли Президент мог успеть забыть старый. Если это Президент, он не может не знать о Конторе. Если это, конечно. Президент…
Ну, дай Бог!
— Хочу быть правильно понятым. Мне необходимо подтверждение вашей личности. Извините.
— Я понимаю. Можете не извиняться. Что для этого необходимо?
— Продолжить названный мною цифровой код.
Пауза.
Или не знает. Или пытается вспомнить. Если он будет раздумывать больше пятнадцати секунд, я прерываю связь.
— Дробь… 17. ПРЕЗИДЕНТ!
— Вас заинтересовал представленный материал?
— Чрезвычайно.
— Готовы ли вы встретиться для получения полного объема документов?
— Да.
— Прошу вас через два часа двигаться на автомашине по типовому маршруту — с обычной скоростью — в сторону Кремля. Прошу находиться в машине лично вас. Ни с кем другим я вступать в контакт не буду.
— В каком месте мне остановиться?
— Нигде конкретно. Место я укажу световым сигналом: две точки, два тире, точка. Наблюдайте зеленый свет фонаря справа от проезжей части. По возможности обойдитесь минимальным числом охраны.
Молчание. Прикидывает степень потенциальной угрозы. Опасается, что его выманивают на запах жареного из берлоги, чтобы здесь же, возле берлоги, завалить.
— Возможна ли передача документов через доверенное лицо?
— Исключена.
— Хорошо. Я согласен.
Дело сделано. Президент согласился на встречу.
Через два часа я увижу Президента!
Уже через минуту в квартире меня не было. Еще спустя минуту запущенные мною ликвидаторы превратили в груду металлолома всю использованную в контакте аппаратуру. Со всеми неизбежными, по которым возможно установить место изготовления, обозначениями, рисками, маркировками, со специфическим составом пыли и случайными пальчиками.
Через час пятьдесят восемь я стоял в неосвещенной подворотне, в двадцати шагах от проезжей части. Примерно через семь минут здесь должна была пройти президентская машина.
Это расстояние, разделяющее подворотню и обочину Дороги, где должна была затормозить машина, было для меня самым опасным. Опаснее, чем нейтральная полоса на фронте. Эти двадцать шагов запросто могли стоить жизни. Если заговорщики где и могли остановить меня, то только на подходах к Президенту. Блокировать маршрут на всем протяжении за два часа они не смогут при всем желании. Два часа — это очень маленький срок. Единственно, что они реально способны сделать, — это сопровождать машину Президента по всей трассе, надеясь раньше его увидеть и уничтожить человека с зеленым фонарем у правой обочины.
За тридцать секунд до расчетного времени я вышел на обочину, впритык к автобусной остановке, к ожидающей автобус толпе. Здесь среди десятка людей распознать меня даже после подачи сигнала было затруднительно.
Пора.
Вдали показались фары «ЗИЛа».
Я вытащил фонарь и, прикрываясь полой плаща, отбил условленный знак. Выждал несколько секунд и повторил сигнал. В толпе никто ничего не заметил. Изнывающим в ожидании пассажирам было наплевать на подобных им. У них было более важное, чем глазеть по сторонам, занятие. Они высматривали приближающийся автобус.
Но остановился у остановки не автобус. Остановился правительственный «ЗИЛ»! Бедные пассажиры даже не успели удивиться. Даже не успели принять подобающие случаю выражения лиц. Они так и встретили «ЗИЛ», как рейсовый автобус. Единственно только в двери не толкались и на подножки не прыгали.
Скрип тормозов, и бронированная махина черного лимузина притирается вплотную к тротуарному бордюру, подле такого же, как все, занюханного пассажира.
— Во, блин, че на свете делается! Простой мужик, не дождавшись автобуса, «членовоз» тормознул! Как какое-нибудь задрипанное такси! Это куда это все едет, если правительственные водители лохматят, как обыкновенные частники?!
Вообще-то пассажиры увидели не совсем то, что впоследствии рассказывали своим родственникам и друзьям. Машина не останавливалась. Машина только притормозила. Одновременно приоткрылась одна из дверец. Передняя справа. Я сделал три быстрых шага и нырнул в нее, как в ледяную воду. Как в омут.
