Нам так орденов не вручают. Нам вручают — как кур воруют: без свидетелей, заводя и выводя по одному через специальные двери. Такая специфика.
Нас награждают и тут же изымают награды на ответственное хранение. У меня уже хранится несколько орденов где-то в недрах начальственных сейфов. Я даже не знаю где. Для нас знаки отличия имеют чисто теоретическое значение. Как для коллекционера эполет давно сгинувшего полка. У меня есть награды, но я даже не знаю, на какую фамилию они выписаны. Какую выбрало начальство как базовую? Петров? Иванов? Сидоров?
У меня есть награды, но у меня нет меня. Мне эти ордена не на кого навешивать.
Я жду своей очереди для получения знака высшей доблести. И ничего не чувствую, кроме того, что у меня затекли ноги.
За что мне дали Звезду, я так и не понял. За раскрытие заговора, которого не было? За предотвращение покушения на главу государства, которое он сам же и заказал? За аферы с изъятием денежных сумм из банков? За похищенный на «Мосфильме» «ЗИЛ»? Или за молчание?
Скорее всего за молчание. По калькуляции. Исходя из расценок, закрепленных в давней пословице: молчание — золото.
Мое молчание потянуло тяжело. Мое молчание потянуло на Звезду Героя.
Я бы, может, и не молчал. Я бы, может, и растворил уста, только сказать мне о том, что я знаю, некому. Да и слушать никто не станет.
Что политика грязное дело, всем и так известно. Что Президент не хорош? А где лучшего взять? Уж что заслужили. По сенъкам и шапка! Даже если она и Мономаха.
Рассказать про несостоявшееся покушение? Так ведь оно несостоявшееся. На нем дивидендов не заработаешь и тираж не поднимешь. Вот кабы оно удалось, кабы жертв побольше…
Всем жертвы нужны. И тем, кто за них, и тем, кто против них. Время такое. Политический капитал зарабатывается на крови. Божок такой новый объявился. Современный. Политика прозывается. Истукан с многоступенчатым алтарем. Не может без обильных жертвоприношений. Сердится. И жрецы, ему поклоняющиеся, не могут. Без жертв внимание к себе себе подобных не привлечешь. И против напрасных жертв без жертв тоже не воспротестуешь. Всем кровь нужна. Как вурдалакам каким-нибудь. Все чужой кровью питаются, на чужой крови растут.
Не интересна моя информация никому. Прошло ее время. Смыло свежими кровавыми потоками.
Вот я и молчу. Чтобы зануду, пересказывающую всем известный анекдот, не напоминать. В тряпочку молчу. В Звездочку.
Сломался я. В огне, в воде, в канализационных трубах выжил. А в высоких кабинетах сдох. Не моя это среда оказалась. Не по зубам. Все у них шиворот-навыворот. Говорят одно, думают другое, делают третье, а подразумевают нечто совершенно противоположное. И, главное, чувствуют себя во всей этой мешанине недомолвок и полунамеков уютно, как глист в дерьме. Я так не умею. За что и расплачиваюсь. Нет у меня политического чутья. Чего нет, того не оказалось. Сколько ни принюхивался, бродя по высоким кабинетам, — не внюхался. Запах крови, дерьма, гнусности — слышу. А политики — хоть убей. Профнепригоден.
Ну и черт с ним! Я не жалею. Я лучше ко дну пойду. Меня на поверхности качественный состав окружения не устраивает. Не всегда поверху лучше плавать…
— Приготовьтесь, пожалуйста. Сейчас вам будет вручена награда.
Приготовиться — это в смысле застегнуться на все пуговицы и выпучить глаза в радостном нетерпении?
— Пройдите сюда, пожалуйста. Ожидайте. Каков молодец-удалец! Такому бы агентом в наружке трудиться. А не служкой-референтом. Возник из ничего, молвил слово и исчез в никуда. Растворился, как бриллиант в стакане воды. Словно его и не было. Какие кадры пропадают в канцелярских тенетах! Еще один из стены вынырнул. Такой же услужливо-стеклянный.
— У вас три минуты.
Распахнулась дверь. Затворилась бесшумно.
Президент.
Глава страны.
— Разрешите вручить вам знак высочайшей воинской доблести…
Тянет руку с коробочкой. В коробочке подушечка. На подушечке — Звезда.
Не узнает он меня, что ли? Или делает вид, что не узнает?
— Отвечайте, — шипит за спиной услужливый референт. — Что вы молчите?
А что отвечать? Служу Отечеству?! Так я не военный. Спасибо? Как-то глупо. И за что?
— Надеюсь, что и впредь вы с честью будете исполнять свой долг по…
Все говорит и говорит. Засыпает словами паузу. Как яму галькой. Наверное, это я виноват. Застыл истуканом. Слова в ответ не скажу, руки за наградой не протяну.
— Что с ним? — суетится кто-то сзади. — Толкните его.
Толкают.
— Не надо, — останавливает Президент разволновавшихся референтов.
Выковыривает из коробочки Звезду, разворачивает, собственноручно пристегивает к лацкану моего пиджака. Прихлопывает сверху ладонью.
Вокруг кто-то жидко и подобострастно начинает подхлопывать. Шептать.
— Смотрите-ка, Герой, а в присутствии самого растерялся. В форменный столбняк впал…
— Развернитесь, пожалуйста, в мою сторону.
Они еще и ведомственного фотографа притащили? Для истории. Я у них что, в Конторе — первый Герой?
Вспышка. Еще вспышка.
— Ну, разреши еще раз, по-простому…
Президент шестой части суши придвинулся, и, презрев протокол, сграбастал и крепко обнял своего нового Героя.
Его лицо приблизилось к моему. Я почувствовал его дыхание, тонкий запах дорогого одеколона. Почувствовал, как он постукивает меня по спине.
И еще я увидел возле своих губ его ухо. И снова услышал удивленное шипение:
— Ну что ж он молчит-то. Он же должен что-то ответить. Это же просто неприлично.
Действительно неприлично.
Я увидел его ухо и сказал то, что считал нужным сказать в данный момент. То, что сказать потом мне не представится возможным.
— Сука ты, Президент!
Он не отшатнулся, не закричал, не затопал ногами. Он еще крепче прижал меня к себе. Еще шире улыбнулся. И так же тихо ответил:
— А ты дурак. Не суди о делах, в которых ни черта не смыслишь. И не будешь судим. Гер-рой! Твою мать!
На том мы и разошлись.
Он — государством править. Я — в нем жить.
А через полгода случилась большая кровь. Я не знаю, кто в ней оказался прав, кто виноват. Но я знаю, кому она была выгодна.
Она была выгодна всем!
Они все-таки добились своего…
