Книга Жестокое желание - М. Джеймс

— Конечно вы это сделаете. — Офицер смотрит на меня, и я отчетливо вижу его лицо. Мое нутро сжимается, гнев накатывает на меня горячей волной. Это Адамс, тратит мое гребаное время и снова подвергает Милу риску. Все, что я могу сделать, это не распахнуть настежь дверь, выпрыгнуть и добавить нападение на офицера в список моих преступлений на эту ночь.

Черт возьми, это было бы здорово. Но это все усложнит, а мне и так хватает забот.

— Когда я в последний раз разговаривал с Доусоном, он сказал, что собирается тебя встряхнуть. — Я сужаю глаза. — У нас с Доусоном есть договоренность. Она заключается в том, чтобы не иметь дела с подобными вещами.

— О, я знаю. — На губах Адамса расплывается холодная улыбка. — Я не собираюсь выписывать тебе штраф, Кампано. Я знаю, что это ни к чему не приведет, кроме как к тому, что на меня напишут заявление. Но я сделаю тебе предупреждение, между нами, мужчинами, пока у меня есть шанс.

— Предупреждение. — Мой голос звучит глухо, не впечатляюще, но ярость все еще бурлит в моем нутре. Где-то в мысленном списке мужчин, которых я должен зарыть в землю, когда у меня появится шанс, записано имя Адамса.

К счастью для него, сегодня у меня нет времени.

— Предупреждение, — повторяет он. — Я не смогу ничего с тобой сделать ни сегодня, ни завтра. Возможно, даже на следующий день, или неделю, или месяц. Но я буду продолжать наблюдать, и скоро найду способ. Лос-Анджелес должен избавиться от таких животных, как ты. И я намерен решить эту проблему, так или иначе.

Холодная улыбка на его лице не сходит с лица.

— Спокойной ночи, мистер Кампано.

Адамс кивает мне, а затем поворачивается и идет обратно к своей машине. Чувство предчувствия наполняет меня, пока он идет, чувство, что это вернется, чтобы преследовать нас позже, если не Милу и меня, то остальную часть моей семьи.

Но сейчас, если только не выстрелить ему в спину, когда он будет уходить, а у меня есть такое искушение, я ничего не могу с этим поделать.

— Поехали, — говорю я отрывисто. — Мне нужно попасть к Миле, и как можно быстрее. — Никто больше не остановит нас, Адамс был единственным, кто осмелился бы. Тревожное чувство в моем нутре только усугубилось, ощущение, что пока меня держат, что-то еще разворачивается.

Как только мой водитель подъезжает к дому Милы, я выхожу из машины еще до того, как она полностью останавливается. Я торопливо поднимаюсь по лестнице, преодолевая ее по две ступени за раз, пульс в моем горле учащается, а чувство ужаса нарастает.

Что-то не так. У мужчин моей профессии есть какое-то шестое чувство — когда ты оказываешься под дулом пистолета, когда ты попадаешь в ситуацию, когда знаешь, что твоя жизнь может быть поставлена на кон. Изменения в воздухе, чувство предчувствия, что что-то плохое здесь есть, или где ты находился, мгновение назад.

Я останавливаюсь на лестничной площадке на этаже Милы, и этот ужас превращается в тошнотворную уверенность.

Ее входная дверь висит открытой. И у меня такое чувство, что я точно знаю, кто находится внутри.

19

МИЛА

Я просыпаюсь от темноты и ощущения тяжелой руки, закрывающей мне рот.

— Шшш, девонька, — напевает голос, парящий надо мной в черноте моей комнаты. — Не кричи, Сука. Не пытайся бороться. Ты пожалеешь, если сделаешь это.

Затуманено проносится мысль, что я не уверена, что смогу бороться, даже если попытаюсь. Я чувствую, как сонливость от болеутоляющего все еще притупляет мои чувства, и в сочетании с тем фактом, что еще мгновение назад я спала, меня словно протаскивают сквозь густой туман. Я должна бояться, должна очень бояться, но на мгновение я не могу вспомнить, почему.

А потом голос с акцентом пробивается сквозь туман, и я понимаю, кто это.

Я пытаюсь вскарабкаться наверх, втягивая воздух, чтобы выпустить крик. Но прежде, чем мне это удается, я чувствую, как рука на мгновение поднимается, достаточно долго, чтобы по щеке пронеслась горячая боль, а лицо повернулось набок. Мне требуется секунда, чтобы понять, что меня ударили.

Рука снова закрывает мне рот, вдавливая обратно в подушки. Я корчусь, брыкаюсь, на мгновение забыв о своей лодыжке. Эта боль присоединяется к остальным, когда мой гипс ударяется о кровать, и я издаю приглушенный крик, пытаясь ухватиться за запястье мужчины-Егора.

— Пусти меня! Отпусти меня! — Кричу я, но крик получается приглушенным, и я слышу всхлипы с другого конца комнаты.

Ники. Холодный страх пронзает меня насквозь, заставляя застыть на месте. Я шепчу его имя, прижимая ладонь к губам, и слышу темную усмешку над собой.

— Теперь ты начинаешь понимать, Девочка.

Я закрываю глаза, плотно прижимая их к лицу. Я не хочу видеть то, что, как я знаю, происходит — Ники здесь, в этой комнате, и он тоже в опасности. То, чего я боялась все это время, — вещи, которые я сделала, чтобы помочь нам, вернулись, чтобы преследовать нас, подвергая его опасности, — произошло.

Где Лоренцо? Я не произношу этого вслух, слишком боясь ответа и не желая предупредить человека надо мной, что Лоренцо может прийти, если он еще не здесь. Что, если он мертв? Или ранен? С моих губ срывается еще один хрип, а на глаза наворачиваются слезы. Я не совсем уверена, что в больнице мне все не приснилось.

Он оставался со мной. Он держал меня за руку. Он успокаивал меня. Он сказал, что хочет уберечь меня. Меня и Ники. Сердце заколотилось в груди от воспоминаний. Как бы я ни была напугана, в течение этих нескольких часов я чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо за долгое время. Это подтвердило все, что я думала о нем, все, что я чувствовала, и я хочу его. Я хочу рассказать ему о своих чувствах, потому что больше не вижу смысла их игнорировать.

Я не знаю, будет ли у меня вообще шанс сказать ему об этом, и от этой мысли на глаза наворачиваются слезы.

Егор издает нетерпеливый звук, протягивает руку и включает свет. Яркость резкая, даже против моих закрытых глаз, и когда я снова слышу тоненький плач из другого конца комнаты, а затем знакомый шепот, мои глаза распахиваются, несмотря на боль от внезапного света.

— Нет! — Кричу я, схватив Егора за руку, и он бьет меня наручниками по голове, да так сильно, что