ей, словно своей Прекрасной Даме.
…Но даже им Николай Михайлович не открыл всего сразу. Для начала сказал суховато, что «надо ещё кое-что померить при включённой схеме-один».
«Схема-один» – это и была машина. Она пряталась где-то среди груды старой электронной аппаратуры, осциллографов, самописцев, усилителей и выпрямителей и прочего, названия коих Юлька не смогла даже запомнить.
Где она стоит точно – Юльке не показывали. Она вообще сидела с завязанными глазами, а на плече у неё лежала рука Марии Владимировны. Рядом стоял и Игорёк – он, понятно, не мог пропустить такое.
– Рассказывай, милая, что ты чувствуешь; всё, что в голову придёт, всё выкладывай. Нам всё важно.
И Юлька старалась. Сперва, правда, она совсем ничего не чувствовала, так что даже обидно стало. Тоже мне, «чувствующая»! Сейчас её застыдят и прогонят – за неспособность.
Потом стало чуть покалывать виски. Потом перед глазами заплясали огненные сполохи, словно смотришь на солнце, вернее, разом на множество солнц или ярких прожекторов, ездящих туда-сюда. Ещё потом они стали сливаться, соединяться, вытягиваясь вверх, так что получилось нечто вроде вертикального веретена. Юлька честно обо всём рассказывала, и люди вокруг молчали, только гудели электронные блоки.
«Веретено» вдруг начало изгибаться, словно гимнастка, становящаяся на «мостик»; теперь это уже напоминало ворота, утолщение «веретена» сделалось чем-то вроде надвратного украшения – или фонаря, освещающего путь, вдруг пришло на ум сравнение.
Пылающая огненная арка словно звала, манила – шагни, дерзни, открой путь!
Противостоять этой тяге было совершенно невозможно. Юлька просто знала, что она должна сейчас это сделать, нет, обязана!..
Она соскользнула со стула. Уверенно, несмотря на завязанные глаза, пошла к пылающей арке. Мыслей в голове не было, за исключением одной – я могу пройти, и я пройду!
– Стой! Ты куда?! – не своим голосом завопил Игорёк. Юлька ощутила, как её схватили за локоть, однако не остановилась, она вдруг сделалась очень, очень сильной, просто потащила Игорька за собой (и она знала, что вцепился в неё именно он).
Тут уже закричали и взрослые.
Но до арки оставалось совсем чуть-чуть. Всего ничего.
И она должна была пройти.
За аркой была темнота, но совсем не страшная. Это и впрямь было просто «отсутствие света», как в коридоре их коммуналки, где Юлька знала каждую половицу, каждый косяк, каждый шкаф и каждый отклеившийся кусок обоев. В этом коридоре было не встретить никаких приключений, ни страшных, ни опасных, никаких. И призраков в нём не водилось также.
Вот такая же привычная домашняя темнота ждала её и за аркой.
Юлька шагнула в неё, словно погрузившись в тёмное и тёплое ночное море. Она никогда не бывала на море, но почему-то не сомневалась, что оно должно ощущаться именно так.
И было совсем не страшно.
А ещё миг спустя тишина и темнота исчезли. Раздались звонки, так похожие на трамвайные, раздались голоса, тьма исчезла, хлынул свет, и Юлька, сдёрнув повязку с глаз, увидела просторную площадь, знакомый силуэт Петропавловки впереди, ещё более знакомый особняк Кшесинской по правую руку и могучий изгиб спины Кировского моста слева. Игорёк, правда, этот мост всегда называл Троицким.
А за их спинами, там, где возвышался дом Игорька, дом, где жили профессор Онуфриев с Марией Владимировной и где – временно, конечно, – жила и она, Юлька, возвышался собор. Не особо выдающийся, не Исаакий и не Смольный, – деревянный.
У собора толпилась куча народу, и одеты все были совсем не так, как привыкла Юлька: женщины в длинных, до земли, платьях и непременных шляпках или платках; мужчины в военной форме или военного же покроя сюртуках, но куда больше – простого люда в длинных… Юлька не знала, как называется такая одежда, длинные пиджаки, что ли? Многие в сапогах, но немало и в лаптях.
Мимо особняка Кшесинской ползли тёмно-бордовые вагончики трамвая, крохотные, почти игрушечные, раза, наверное, в два меньше привычных Юльке.
А рядом с ней застыл Игорёк. Правда, при этом озирался по сторонам, но делал это медленно, не спеша, словно выглядывая кого-то знакомого.
И тут наконец до Юльки дошло, где они и что с ними случилось.
Ноги у неё чуть не подкосились, она едва не упала – но всё-таки не упала.
Тем более что Игорёк стоял хоть и подобно статуе в Летнем саду (правда, статуи не крутят головой и не осматриваются), но отнюдь не падал.
– Ну что, допрыгалась? – сказал он вдруг и потащил её за собой – так быстро и целеустремлённо, словно точно знал, куда надо идти. – Говорил я тебе!..
– Ничего ты мне не говорил! – огрызнулась Юлька.
На них оглядывались. Хотя Юльку бабушка Мария и нарядила в «приличное» платье чуть ниже колен, красное в белый горошек, и нарядные гольфы надеть упросила, однако Юлька выделялась из толпы как та самая белая ворона. Прежде всего тем, что была с непокрытой головой, – у Юльки всплыло в памяти словечко «простоволосая», кое она вычитала в каком-то историческом романе.
А Игорёк уже тащил её прочь, не давая остановиться и осмотреться. Кругом всё было интересно, хотя, если честно, привычная площадь Революции ей нравилась больше, с её просторным сквером, зеленью и красивыми домами. Один, правда, был уж очень похож на пятиэтажки, что строились в новых районах, но всё равно. Тут же под ногами лежала неровная брусчатка, да ещё и с грудами конского навоза то здесь, то там. День был тёплый, всё зеленело, кружились мухи, рядом с собором вдоль Невы тянулись какие-то убогие одноэтажные здания; Юльке хотелось остановиться, заглянуть в устье улицы Куйбышева, где стоял их с мамой дом; но Игорёк молча и упрямо тащил её вперёд, на мост.
Удивительно, но Юлька совершенно не боялась. Словно знала, что всё идёт так, как и должно идти.
Они почти вбежали на мост. По нему ползли всё те же игрушечные трамвайчики, а на Неве внизу кишмя кишели суда и судёнышки, дымили трубы, пароходики тащили баржи, гребные лодки направлялись поперёк реки, словно их пассажирам не хватало времени добраться до моста. Если посмотреть вперёд, на другой берег, там всё было как и привыкла видеть Юлька: Мраморный дворец, череда красивых фасадов, что тянулись до самого Эрмитажа и Зимнего дворца; те же Ростральные колонны далеко справа, здание Биржи за ними; а вот Дворцовый мост какой-то непривычный, низкий, на множестве каких-то совсем приплюснутых опор[30], и по нему тоже ползёт игрушечный трамвайчик.
– Скорее, – поторопил Игорёк. Он тоже крутил головой по сторонам, но не разглядывая диковинки и не пялясь на окрестности, а оценивая обстановку.
Торопиться приходилось.
