восхваляющую тех, кто умеет прощать. Но то ли Марина еще не была готова к столь внезапному прощению, то ли не придала этому особого значения, но на блестящей проповеди нового пастора она так и не объявилась.
Присутствующие решили, что священнослужитель покрылся красными пятнами от особого рвения и желания угодить Господу, но уж никак не от досады.
Что ж. Вдова могла и заболеть. И вот Йохан Ливи снова стоял на уже знакомом ему пороге и стучал в дверь, но теперь куда более настойчиво. Марине не пришло в голову притвориться больной, и она снова пригласила гостя войти. На этот раз пастор не отказался от чая и даже выпил несколько чашек подряд.
Им обоим казалось, что беседа течет в правильном русле. Марина верила, что такого человека не нужно опасаться, а потому простодушно описывала ему свою жизнь. Она понимала, что врать пастору нехорошо, старалась избегать всей правды любым способом. Впрочем, Йохан Ливи был далеко не так прост и подумал, что эта столь приличная на вид женщина явно что-то скрывает. Но он не подал виду и лишь вновь повторил, что будет чрезвычайно рад видеть ее с девочками на служении.
Однако прошло воскресенье, а затем еще одно и еще, Марина так и не пришла. Пастор недоумевал, что удерживает ее от столь простого и вместе с тем чрезвычайно важного дела. Это порождало в нем все новые и новые сомнения.
Его визиты становились все чаще. Всем своим пасторским нутром он чуял, что именно эти души нужны Создателю, и скорее земля остановится, чем он, Ливи, прекратит попытки спасти этих несчастных.
Завидев его в окно, решительно шагающего через площадь, Марина велела домочадцам не шуметь и не открывала дверь. Йохан Ливи настойчиво по ней колотил, но дверь так и осталась закрытой. Пастор ушел ни с чем.
Теперь его подход изменился, оружием стало слово, которым он, надо признать, владел мастерски. Пастор обратился с торжественной проповедью с кафедры, призывая добрых христиан вспомнить о своем долге. Переговорил, казалось, со всеми, кто был хоть как-то знаком с этой падшей семьей. Изображая вселенскую скорбь, всячески подчеркивал, как ему жаль, что Марина оказалась в подобных обстоятельствах. А ведь она не виновата, что ей достался такой муж.
Неоднократно разговаривая с ней, он пришел к выводу, что женщина эта благочестивая и скромная, а потому заслуживает, чтобы общественное мнение касательно нее пересмотрели. Дитя, что родилось в том браке, также заслуживает снисхождения. Ведь сказано же «сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына». Пусть же добудут доказательства, свидетельствующие о пороках этой семьи, а ежели таковых нет, что пусть люди вспомнят о великой благодати, что дарована небесами, – умении прощать.
Первое время Марина никак не могла взять в толк, отчего с ней снова стали здороваться люди, отвернувшиеся прежде.
Торговки не буравили ее опасливыми взглядами, пока продавали свой товар, а мясник разделал для нее тушку кролика, а затем помог, придержав дверь в мясную лавку, чтобы она могла пройти с тяжелыми сумками. Прохожие снова стали узнавать женщину на улице, как будто эти годы ее здесь не было, а теперь она вернулась издалека.
Совсем не злая по натуре, Марина приятно удивилась и растрогалась столь внезапному повороту событий. Неужели люди, и правда, прозрели? Неужели она и дети смогут просто жить, не оглядываясь на страшное прошлое, а у Элены появится шанс стать нормальным ребенком? Дочка заведет друзей и пойдет в школу. Видно было, что девочка пошла в отца. Умственные способности ей явно достались от него. Они достойно выдержали испытания, что ниспослал им Господь, и теперь Марина все чаще благодарила его, думая, что отныне темные времена для них окончились.
Подготовив благодатную почву, в некотором смысле заручившись поддержкой паствы, Йохан Ливи принялся обхаживать вдову. Сомнительно, чтобы он полюбил ее так, как мужчина влюбляется в женщину, теряя голову. Нет, его чувство имело иное свойство.
Скорее, это была смесь добродетельной христианской любви с готовностью жертвовать собой для достижения высшей цели и потребностью доказать себе и всем, что даже такой «трудный случай» подлежит духовному исцелению, прозрению и, наконец, экстазу, который испытывают закоренелые грешники, покаявшись в самых страшных грехах. Такой мы видим на картинах знаменитых художников: высшая экзальтация чувств и примирение с собой и Богом.
Взяв на себя столь непростые обязательства, пастор приготовился к тому, что вдова станет противиться его ухаживаниям. Он полагал, что это не вина самой Марины, а того тлетворного нечистого духа, в котором она пребывала длительное время.
Пути пастора и вдовы стали пересекаться самым чудесным образом. На улице Марина могла встретить пастора, беседующего с горожанами. Он делал вид, что удивлен и аккуратно расспрашивал о здоровье ее и девочек. Покупая хлеб у пекаря, она вновь натыкалась на него, рассматривающего витрину изнутри. Оказывалось, что пастор предпочитал горячий ржаной хлеб с отрубями только что из печи.
Марину стали расспрашивать, что она думает о своей дальнейшей жизни, и, будто невзначай, принимались расхваливать Ливи и благодарить его за то, что он открыл им глаза. Словом, такого чуткого и внимательного человека еще нужно было поискать.
А какие он читает проповеди! Даже камень зарыдает! Жаль, что Марина не ходит в церковь, иначе бы и она могла оценить силу слова этого невероятного человека.
Поначалу Марина настороженно слушала из чужих уст подобные хвалебные оды, но прошло какое-то время, и она стала задумываться. И, правда, что плохого в том, чтобы сходить на воскресное богослужение? Когда-то она была прихожанкой церкви, до того как они с Деметрием поженились. Впрочем, и потом. Только недолго. Он никогда ей не запрещал этого, просто женщина знала, что муж не любит священников и проповеди. Почему он их не любил? А если молва в чем-то была права насчет Деметрия?
В памяти всплывали те злосчастные моряки, лицо Деметрия, словно вылепленное из черных теней, его эксперименты, человеческие органы в склянках… о, ужас. И все же она любила его.
Тут снова тревожные мысли не давали покоя. А что, если эти чувства внушил ей сам дьявол, чтобы она стала его пособницей? Он заставил ее смотреть сквозь пальцы на все эти богохульные вещи. Интересно, все ли ученые и доктора в угоду так называемой науки жертвуют самым ценным, что у них есть, душой?
Терзаясь подобным образом, Марина изо всех сил гнала от себя такие мысли. Нет, нет! Он спасал других и пожертвовал собой, чтобы спасти… сестру. Или, по крайней мере, ее память, ее дочь.
Но неужели перед смертью ему ни на миг не закралось подозрение, что его жена и собственный ребенок станут изгоями? Разве это
