виде и в сохранности, как и оберегаться границы земельных владений. А посему надлежит оставить несколько душ сторожить оное хозяйство, как своё личное!
Снова по толпе пролетел шелест голосов, только уже с иным размышлением, как бы выбор не пал остаться зимовать, отодвинув получение долгожданной зарплаты, встречу в селе с родными.
— Тихо, мужики! Понимаю, всем не терпится в Олёкминск и к постоянному жилью, получить заработанные деньги. Но порядок обязывает поступить ответственно, не подвести нашего хозяина. Не дело, если проявим беспечность, оставив имущество бесхозно, безнадзорно, гнев наведём на Кондрата Петровича, а он ведь и по-иному в таком разе поступить может, отвернётся не только от меня и Николая Егоровича, его доверенных лиц, но главное — от вас, других людей наберёт. А нам работать здесь, и не один год и с хорошими выплатами. Так что не взыщите, а оставаться кому-то придётся.
Что ж, доводы были предъявлены убедительные, все стояли и ждали, на кого выпадет участь сторожить посёлок, оказаться всем не у дел к добываемому на Хомолхо богатому золоту не хотелось. В продолжение сказанного начальником прииска выступил с речью Тихомиров:
— Может, кто из личных побуждений останется? Подумайте, зарплата ваша от вас не убежит, будет оставлена в кассе прииска или, если пожелаете, выдана по доверенности вашим близким, а зимой есть время заняться промыслом пушнины. За сохранение имущества оплата отдельная. Избушки приисковые жильё временное, от дождей, ветров и от холодов весенних и осенних уберечься, а кто желает осесть в здешних местах, так советую строиться основательно на Маче. Здесь хозяева приисков планируют создать базу, она ближе по доставке грузов, и расчёты ежегодные вестись будут только в этом поселении. Уверен, большинство вербованных, прибытие которых ожидается в последующие годы, активно займутся строительством домов, станут обживаться, а работать на приисках. Так что разумейте, смотайте себе на ус и осваивайте загодя Мачу, особо это касается приезжих, уже отработавших добычной сезон. Возведёте добротные дома, перевезёте семьи, хозяйством обзаведётесь, на Маче уже несколько семей проживают, ещё народ тянется. Занимаются охотой на диких зверей, занимаются рыбной ловлей, промышляют пушнину, кто знает, и на прииски потянутся.
Старатели стояли и пережёвывали услышанные слова, думали о предложении, оно прельщало, но пока больше хотелось в Олёкминск, получить деньги, чтобы они «жгли» карманы.
К неожиданности собравшегося люда Лаптев поднял руку вверх и выступил вперёд:
— Меня, как и Никитина, особо в селе пока никто не ждёт, знать, и остаться сможем, если, разумеется, пожелает начальство, а ежели нет, так и суда нет, до Олёкминска в радость двинем.
— Что ж, похвально, Лаптев, неожиданно прозвучало. А как Никитин, ты-то что скажешь, всё за тебя Лаптев говорит? — спросил Миронов.
— Согласен, чего там, — отозвался Василий. — Только уж с заработком как-то уладить складно, по совести решить всё надобно, чтоб в чужие руки не попал.
— На этот счёт сомнения оставьте, как оговорим, так и станется, — заверил Миронов. — По весне с началом сезона прииск покинете и получите деньги в Олёкминске, а там свои дела уладите и вернётесь на Спасский. Устраивает?
— Отчего ж, годится, — за обоих ответил Лаптев.
— Но двоих маловато, ещё бы одного, а то и двоих сторожей, — вопросительно смотрел Миронов.
— Солим, словно груздей в бочке, назначайте сами, Антон Павлович, и закроем рассуждения, — кто-то подал голос из толпы.
— Кто таков? — Миронов окинул толпу и заметил человека, выкрикнувшего о груздях в бочке: — Что ж, Семён Жуков, третьим и назначаем, не будешь возражать?
— Коль петухом прокукарекал, куда деваться, всё одно без дела сидеть не буду, и тута заботу найти можно, а по весне так и на побывку сгоняю, а ныне деньги жене моей выплатите, пущай с детьми радуется, бумагу напишем, — отозвался Жуков, а все остальные вздохнули — пронесло, домой! Чего тут прозябать суровую зиму в глухомани, беспрестанно топить в избушке глиняную печку, снег отгребать, уминать тропки до нужды справить.
Лаптев с Никитиным разумели по-своему — скорее бы все покинули прииск, не задерживались. Жуков себе на уме: «Пока погода позволяет, до снегов построю зимовье в верховье Хомолхинки, пробью путики, а там займусь и промыслом, пушнина здесь добрая, соболь тёмный с проседью, горностай белый, словно первый снег. В предстоящую весну сдам шкурки удачливо и снова на прииск, а уж по осени, отработав золотой сезон, непременно в Олёкминск, сторожить хозяйство других назначат…»
Севастьян по просьбе Жукова оставил пятимесячных щенят, что принесла Айта, добрые щенки!
— Подросли, натаскивай, самое время для них, толк явно будет, — говорил Севастьян. — Хазара и Айту с собой заберу, а их малых деток куда ж в такую дорогу — могут не осилить, одни муки с ними в дороге, да кидаться начнут по сторонам, увлекшись грызунами или птицей какой. А то и за диким зверем увяжутся, мир-то для них новый, до всего дело есть, где ж гоняться за ними, некогда будет.
Глава 41
За весь промывочный сезон на прииске Спасском поисковый отряд, побывавший в середине июня в посёлке старателей, не появлялся. Никто и не знал, дались им какие результаты их поисков, нашли ли они новые месторождения золота? Миронову и Тихомирову было не до них, а рабочие и вовсе забыли про отряд, ну, появились такие и ушли в неизвестном направлении. Поисковики в неведении, куда шагать, по каким речкам, где повезёт им? А тут на прииске под ногами золото, вот оно, уже найденное, кайли, рой, промывай и радуйся его жёлтому блеску.
В середине сентября все старатели снялись с прииска Спасского и во главе с начальством тронулись в путь. Животные, вьюченные пожитками и пропитанием, прихваченным в дорогу, шли размеренным шагом, их не подгоняли, часть лошадей нагружены золотом, они шли без всадников, на поводьях у Первакова, Сушкова и Сохина. Севастьян был в голове каравана, растянувшегося длинной цепью, большинство шли пешком, не все имели возможность воспользоваться оленем или лошадью, благо котомки не несли на себе. Впереди людей ждала Мача, а далее Олёкминск, ставший за несколько месяцев тяжкого изнурительного труда куда роднее, желанным.
В посёлке остались трое: Жуков, коего начальство назначило старшим, Лаптев и Никитин. Заняли они одну из изб, небольшую, но уютную, чтобы меньше уходило дров на топку, хотя дров было заготовлено впрок, они были сложены ровными поленницами и разные по составу — берёзовые, сосновые, лиственные.
Сразу же Жуков не откладывая засобирался в верховье Хомолхо. Взял пилу, топор, ружьё, в мешок сложил еды на первое время, спички, котелок, кружку, тёплую одежду, свернул пару выделанной оленьей шкуры, прихватил и лопату без черенка.
— Мужики, оставайтесь, пошагал я,
