Я убью Ульвида! Я его убью!
Бритты плотно обступили Живодера, двое расспрашивали его, он отвечал, злился, ругался, а потом вдруг замолчал, прошел через толпу и посмотрел на меня таким жадным взглядом, что скрутило живот. И кивнул. Сказал длинную фразу, в которой я разобрал слова «нордур», «топор» и «драка».
— Знаешь, о чем они говорили? — насмешливо спросил беззубый бритт. — Вы неплохо над ним поработали, и он защищал тебя до последнего. Но стоило предложить ему отомстить за себя, как он согласился. Значит, нордурские свиньи не смогли вышибить из бритта боевой дух! Наверное, ты завоевал его уважение, раз он захотел устроить хороший бой и даже потребовал вернуть тебе оружие.
— Да он полный безумец! Он просто обожает кровь. В тот раз он смеялся, когда я его отколошматил, — выкрикнул я.
— Ты уже дрался с ним? И избил его? — мягко спросил бритт.
— Нет, он сам хотел. Это был честный бой!
— Честный бой? Даже по нордурским правилам бой между карлом и хускарлом считается нечестным.
Я приподнялся, чтобы получше объяснить бритту, как было на самом деле, но он пнул в живот, и я снова рухнул.
— Нет, — сглатывая подступающую рвоту, сказал я. — Он был не один. Их там было два десятка, наверное.
— Два десятка измученных слабосильных бритта, которых ты отколошматил? Ты мне уже нравишься, мальчик. Даже пытать не нужно, сам всё рассказываешь. Вставай! И дерись с Бозуллином. Хотя для честного боя нужно отрезать твою правую руку. И подрубить одну ногу. И выколоть глаз.
Хвала Фомриру, он не стал этого делать. Я медленно встал, и к моим ногам прилетел топор. Живодер уже ждал наготове, его глаза горели восторгом. Он взял меч, к которому, по его словам, был привычнее.
Твариный ублюдок! Вот уж кто истинный безумец! Ему с самого начала было насрать на меня, на Ульвида и его планы. И хуже всего, что я не мог его сейчас убить, ведь он единственный, кто может спасти меня от костра! Надо было закопать его сразу, как только мы ушли из поселения. Прям сразу, не думая. Тогда бы я сбежал из Сторборга вовремя, не попал бы в руки Ульвида и…
Живодер схватил поданный ему меч и прыгнул ко мне.
— Бой опять, Кай! — возбужденно выпалил он. — Гогониант Домну!
Поистине гогониант. И мы схлестнулись.
Бритт дрался самозабвенно и в полную силу, я же сдерживался, чтоб ненароком не зарубить этого болвана. Уклоняясь от его замахов, я скакал и выкручивался, как мог. Один прямой удар топором, и Живодер готов! Мне бы дар Альрика, тогда бы я тут и до ночи скакать смогу. Надо было взять с собой кого-то из ульверов. Даже тупой Видарссон был бы большей поддержкой. Кончик меча проскреб по моей груди, раздирая рубаху.
— Играйф гинтах! — воскликнул Живодер.
Первый шрам? Да он не был бы первым, если бы предыдущие не заживлялись после благодати.
И тут меня толкнуло! Сердца ульверов! Я их слышал. Я узнал, в какой стороне Тулле. И едва успел увернуться от широкого замаха бритта.
Живодер легко шел под удар, если мог ударить в ответ, потому вскоре мы оба были покрыты кровью. Наконец я сумел подловить его, повалил наземь и замахнулся топором.
— Вот какова сила нордов? — заговорил полузубый. — Хускарл едва смог одолеть карла? Наверно, Харальд долго искал такого безобидного и жалкого норда!
Я встал, помог подняться Живодеру, а потом повернулся к полузубому:
— Да ты должен благодарить ваших сучек-богинь, что пришел только я!
И темнота…
Глава 11
Я очнулся из-за холода. Ледяные струи воды стекали с самой макушки и до пят, мокрые волосы неприятно облепили лицо и мешали открыть глаза. Я еле-еле сдвинул одну прядь и открыл правый глаз. Вроде меня привязали к столбу и забыли.
Темно, будто в погребе. Холодно, хотя даже еще не зима, да и на волосах нет стылых корочек льда, как бывало дома. Почему ж я так замерз? Зубы стучали, как бешеные дятлы. Я пошевелил руками и ногами, как мог, и ничего не почувствовал, будто отморозил их. Тогда я начал елозить, скручивать и распрямлять пальцы на ступнях, двигать кистями и вскоре ощутил сильную боль. Только боль не обдавала изнутри колючками, как после обморожения, она резала ножом по всему телу.
Вон оно что… Бой с Живодером. Поганые бритты даже не замазали раны. Сколько ж из меня вытекло крови за это время? Знобило так сильно, что я трясся всем телом, как припадочный.
Пить. Я разинул рот и запрокинул голову. Но это ж бриттландский дождик, который вымочит любого сверху донизу, зато чтобы набрать глоток, нужно изрядное терпение. Впрочем, время у меня было, много времени, больше, чем терпения. Капли будто уворачивались от моего рта, так что я языком схватил прядь волос и высосал воду оттуда.
Зря я про богинь сказал, очень зря. Как только в живых оставили? Неужто Живодер сумел засунуть свои живодерские желания поглубже и все же сказал за меня пару слов? Ха, конечно. Поди, попросил, чтоб оставили ненадолго, пока он шрамами меня не разрисует с ног до головы.
Скрип двери где-то сбоку. Чавкание грязи под ногами. Журчание струйки. Я почувствовал, что тоже хочется, вот только не мог снять штаны. Ну и бездна с ними, всё одно до утра выполощутся, так что я расслабился и обмочился.
Кто-то шел ко мне. Шестирунный. Несильный удар в плечо, отозвавшийся во всем теле. Заодно я понял, что руки скрутили чересчур крепко. Если меня вдруг развяжут и перетащат в тепло, плечи и локти будут болеть зверски.
— Нордур…
И еще множество непонятных слов, попахивающих руганью и проклятьями.
— Бритт, — выдавил я пересохшим горлом. — Бритт, да пошел ты в бездну!
Еще один удар, посильнее. И он ушел.
Я посмотрел на небо. Ни единого просветления, будто до рассвета еще нескоро. И зачем я очнулся? Висел бы себе и висел до утра. Глядишь, сказал бы еще чего-нибудь, а там и до костерка недалеко, хоть согрелся б напоследок. Хотя зря я хорохорился, не перед кем.
Остаток ночи длился бесконечно. Я то и дело задремывал, но стоило телу обмякнуть, как веревки натягивались и выкручивали озябшие руки. Из-за деревьев восточной полосы неба не разглядеть, и рассвет можно было угадать лишь по тому, как проступали из темноты очертания домов, деревьев, частокола, и казалось, будто бы тому причиной не начало дня, а глаза привыкали к ночи.
В лесные шумы вплетались новые звуки: мекание коз, недовольное кудахтанье голодных кур, хриплые кукаренья петухов, скрип дверей, женские окрики, тоненькие детские голоса. В меня полетел первый комок грязи за сегодня. Я с трудом повернул задеревеневшую за ночь шею и увидел белобрысого мальчугана зим четырех-пяти. И не поленился же выйти под дождь ради такого! Он смотрел на меня с любопытством и восторгом, явно кинул грязь не из-за ненависти или страха, слишком уж мал, а чтобы поглядеть, как этот страшный дядька поступит. Я оскалил зубы и зарычал, он притворно взвизгнул и убежал.
