тому, что принадлежит мне? — его тон был резким, а глаза — смертоносными. — Хочешь узнать, что происходит с тем, кто прикасается к тебе, Джульетта?
Я покачала головой, не зная, что он скажет, но все еще уверенная, что мой ответ будет "нет".
— Очень жаль. Я сдерживался, стараясь не напугать тебя. Это был явно неправильный шаг, потому что он позволил этому ублюдку залезть тебе в голову. Это папочкина ошибка, и она больше не повторится. Отныне ты получишь всего меня, потому что ты, черт возьми, точно отдашь мне всю себя.
Если он сдерживался, то что говорить о несдержанности?
Максимо перевел взгляд на меня, задирая вверх рубашку. Медленно он провел пальцем по шраму над бедром. Жестокая улыбка искривила его губы, прежде чем он поднял голову и направил эту улыбку на меня.
— Я же говорил, что он будет мертв.
Я тяжело вздохнула.
Он говорил мне. Я просто не поверила.
К тому времени, когда я поняла, что лучше не недооценивать Максимо, его угроза, Салливаны и их головорез были давно забыты.
— Я не дал ему легко отделаться. Я не торопился. Я сделал так, чтобы ему было больно. И когда я в последний раз воткнул свой клинок, — он провел костяшкой пальца по шраму, как и в первый раз, когда увидел его, — он был вот здесь.
Он изучал меня, ожидая моего ответа.
Если бы я была хорошим человеком, я бы закричала.
Убежала бы от него.
Вызвала бы полицию.
Но я не была таковой. Потому что вместо того, чтобы оплакивать загубленную жизнь или ужасаться перед лицом жестокости, во мне разлилось тепло. Максимо защищал меня, когда никто в моей жизни этого не делал. Он был готов пойти на войну ради меня. Он заботился обо мне.
Именно поэтому, вместо того чтобы сделать что-то разумное, я прошептала:
— Спасибо.
В его темном взгляде что-то мелькнуло, прежде чем он выдавил.
— Кого ты благодаришь?
Но я не дала ему того, чего он хотел.
Максимо не рассердился на мое молчание. Нет, он снова улыбнулся — по-змеиному и лукаво.
Взяв меня за бедра, он переместил нас через всю комнату к своему столу. Он повернул меня, перегнув через стол и удерживая рукой за плечи. Бумаги и клавиатура упали на пол, но он либо не заметил, либо ему было все равно.
Мужчина стянул мои шорты и трусики до колен, раздвинув ноги, чтобы ткань оставалась натянутой, впиваясь в кожу.
Мой мозг, наконец, понял, что к чему, и я попыталась встать, но его хватка оставалась крепкой.
— Максимо…
— Я знал, что ты еще не доверяешь мне, Джульетта. Я знал, что ты сдерживаешься. Но я не думал, что ты настолько мало доверяешь мне, что поверишь Магси, мать его, Кармайклу, а не мне, — его ладонь приземлилась на мою задницу. — Мы это исправим.
Мой вопль перерос в крик, когда на тоже место приземлились еще два.
Стоп.
Одно единственное слово.
Один единственный слог.
Я знала, что стоит только сказать это, и он тут же остановится.
И все же я не сказала этого. Я даже не подумала об этом.
— Что тебе сказал Кармайкл? — спросил он, как будто это был обычный разговор и он не шлепал меня по заднице.
Я открыла рот, чтобы солгать, но между моими болезненными возгласами выплеснулась правда.
— Что ты готовил меня, чтобы продать подороже.
— Я не продаю киски, как чертов аукционист. Что еще?
— Или чтобы сделать меня одной из своих шлюх на твоих боях.
— У меня нет шлюх.
— Ладно, твои девушки, которые там, потому что у этих мужчин есть деньги.
— Подбирай слова, Джульетта, — предупредил он, сильно шлепнув по верхней части бедра. — Девушки приходят из эскорт-услуг. Я позволяю им работать на боях. На этом моя роль исчерпывается.
— А откуда мне знать, чем ты занимаешься? — пробурчала я сквозь боль. — Ты никогда не говоришь со мной о своей работе.
— Это потому, что когда я с тобой, я не хочу думать об этой ерунде. Я хочу эгоистично наслаждаться покоем и отвлечением, которые ты предлагаешь. Но если из-за этого ты чувствуешь себя отверженной, то это еще одна папочкина ошибка, — удар пришелся по другому бедру. — Что еще?
— Что я предала своего отца, будучи с тобой. Что я шлюха и крыса, — знакомое чувство вины поселилось в моей груди, затрудняя дыхание. — Он спросил, какая дочь так поступит со своим отцом.
— Та, у которой отец дерьмо, не заслуживающее преданности.
— Я даже не плакала, — призналась я, когда его ладонь коснулась верхней части ягодицы, и резкий шлепок прозвучал вокруг нас. — Я плакала по змее, которую убила в дикой местности, но не по собственному отцу.
— Он не заслуживал твоих слез.
— Я никогда не чувствовала себя виноватой за то, что была с тобой. Я чувствовала вину за то, что не чувствую вины.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой, и точка, — еще два. — Что еще?
— Что я жадная и жаждущая денег.
— Ты далеко не такая. На самом деле, ты заноза в моей заднице, когда дело доходит до принятия подарков без споров. Что еще?
— Что это просто для секса.
— Если бы мне нужна была только эта идеальная киска, я бы не ненавидел нашу разлуку. Я бы не перестраивал свой график, чтобы работать из дома, и не брал бы тебя с собой в офис. Ты умная, сообразительная, творческая, упрямая, решительная, верная и еще бесчисленное множество вещей, которыми я одержим, — его рука дважды коснулась моей задницы, согревая ее так же, как его слова согревали мои внутренности. — Что еще?
Тепло, которое он создал, сменилось зазубренными осколками льда, от которых мои внутренности замерзли и раскололись на части.
Я сглотнула, не в силах выдавить из себя слова. Я не хотела говорить ему. Я не хотела привлекать его внимание, если он сам до сих пор не догадался.
Я не хотела светить на правду ярким прожектором.
Когда я замешкалась, его рука трижды шлепнула на одно и тоже место.
— Что еще?
— Ничего, — солгала я.
Это было зря.
Следующий удар пришелся по моей киске, отчего на глаза навернулись слезы, хотя они все еще не падали. Шлепнув меня еще раз, он приказал:
— Никогда не лги мне, Джульетта.
Еще три пронзительных шлепка, и это было все, что я могла выдержать. Словно плотина в моем сознании была разрушена, слова хлынули наружу в безудержном порыве.
— Он спросил, зачем я нужна кому-то вроде тебя. Я не особенная. Просто мусор из сточной канавы. Временная, — наконец слезы
