три дня до Рождества. Воздух прохладный, даже морозный, но в сегодняшнем дне есть что-то прекрасное, и я не могу определить, что именно. Я не могу стереть улыбку со своего лица и не припомню, когда со мной было такое в последний раз. Может быть, причина в том, что Линкольн завтра возвращается домой, и после двух месяцев его отсутствия мы с шестилетним мальчиком в восторге.
— Почему ты заполняешь заявление? — спрашивает Атлас, трудясь над открыткой, оперевшись локтями на барную стойку. — Для чего?
Атлас в баре, и это обычное явление. Как и я, он проводит здесь каждый день после школы.
— Для колледжа. Я хочу стать морским биологом.
— Что это такое?
— Морская биология?
Кивнув, Атлас откладывает карандаш и тянется за горячим шоколадом с добавленным зефиром.
— Да.
— Это работа, связанная с изучением рыб и морской флоры с фауной.
Поставив чашку на стол, он вытирает рот рукавом и улыбается.
— А ты знала, что морские звезды и медузы — не рыбы?
— А кто они?
Я знаю ответ, но мне нравится, когда Атлас думает, что учит меня чему-то. Это безумно очаровательно, потому что ямочки на его щеках становятся глубже, а глаза загораются, как будто я сделала ему самый лучший подарок на свете.
— У них нет ни плавников, ни жабр. Они иглокожие (прим. пер.: Иглокожие — тип морских беспозвоночных животных).
Пресли подходит, касаясь ручки в моей руке.
— Ты не мог бы повторить еще раз? Это самое милое слово, которое ты когда-либо произносил.
Она протягивает руку, пытаясь ущипнуть его за щеки. Атлас ненавидит, когда она так делает.
— Прекрати. — Он отталкивает ее руку. — Я должен закончить.
Перевожу взгляд на открытку, над которой он работает. Это приветственная открытка для его отца и Бэара.
Пресли читает ее, а затем улыбается.
— Бэар тоже возвращается домой?
Я улыбаюсь.
— Ага.
— Тогда я точно приду на рождественский ужин.
На прошлой неделе Флетчер пригласил нас всех на рождественский ужин. Сегодня он как раз в Олимпии, пытаясь раздобыть первоклассные ребрышки для приготовления.
С пола, где лежит Кохо, доносится рычание, а за ним следует самый ужасный запах в мире. Атлас обмахивает свое лицо словно веером.
— Я никуда не могу его с собой взять.
Я смеюсь. Флетчер сказал ему это сегодня утром, когда Атлас слизал глазурь с пончика, а потом поспорил с Эвереттом на двадцать долларов, что не будет его есть. Конечно, он его съел, и теперь Флетчер лишился двадцати баксов из-за своего азартного внука.
Пока я продолжаю заполнять заявление на поступление в Вашингтонский университет, Атлас молча раскрашивает. Затем он вздыхает.
— Можно мне заполнить заявление?
Я перевожу взгляд на него.
— Для чего?
Бросив зефир Кохо, который свернулся калачиком у искусственного камина рядом с нами, Атлас смотрит на меня, сосредоточенно нахмурив брови. Сжав губы в твердую линию, он пожимает плечами.
— Для мамы?
Я вовсе не плачу, это вы плачете! Нет, правда, я плачу.
— Малыш.
Вздыхаю, ненавидя, что это его реальность. В моей груди щемит, напоминая о том, что скоро моя жизнь изменится. И, возможно, жизнь этого маленького мальчика тоже. Я еще не сказала ему… Я еще никому не говорила, но румянец на моих щеках напоминает мне, что сейчас внутри меня растет жизнь, и она связана с тем мужчиной, которого мы ждем.
Когда Атлас ерзает на стуле, наклоняясь всем весом вперед и поджимая под себя ноги, его голос мягкий, почти умоляющий:
— Может быть, потому что у тебя нет мамы, и у меня нет мамы, ты могла бы стать моей. — Его невинный взгляд встречается с моим. — Я не думаю, что мой папа будет против. Ты ему очень нравишься.
Ага, я все еще плачу. Цепляюсь за его слова о том, что нравлюсь его отцу. Сильно. Как будто это единственное, что имеет значение.
— Мне жаль. Я расстроил тебя. — И в самом милом жесте Атлас протягивает руку и костяшками пальцев смахивает слезы с моей щеки. Этот парень когда-нибудь станет самым лучшим мужем.
Отложив ручку, я беру обе его руки в свои.
— Когда-нибудь у тебя будет мама, но это не мне решать. Это зависит от твоего отца и от того, с кем он хочет провести свою жизнь.
— Почему? — Атлас приподнимает бровь, глядя на меня. — Это моя мама.
— У тебя есть мамочка. Она просто на небесах.
— Нет, она с тобой.
Мое сердце замирает, и я резко вдыхаю. Моргаю от шока.
— Что?
Он выдергивает свою руку из моей.
— У тебя ее сердце, верно?
— Откуда ты знаешь?
— Папочка рассказал мне. Он сказал, что мамино сердце такое особенное, что она отдала его тебе, потому что оно обладает волшебной силой. Как волосы Рапунцель. Оно исцеляет людей. — И тут его глаза расширяются от какой-то мысли. — А оно светится?
Я смеюсь сквозь слезы.
— Нет, оно не светится, но я думаю, что твой папа прав. Оно волшебно.
Остаток дня мы с Атласом проводим вместе. Я заполняю свое заявление и отправляю его школьному консультанту (прим. пер.: сотрудник школы, работа которого заключается в помощи ученикам, преподавателям и родителям при затруднениях в решении проблем), с которым поддерживаю связь. И тут я замечаю электронное письмо от координатора по трансплантации.
Мои руки дрожат, когда я касаюсь пальцем экрана. Это сообщение от семьи донора.
Уважаемый реципиент,
Мне понадобилось шесть лет, чтобы понять, как написать это письмо. Шесть лет я думал о тебе. Какой ты будешь, зачем тебе это сердце и похожа ли ты на нее. Я знаю, что это звучит глупо и даже наивно, но я думал, что, может быть, у вас есть что-то общее.
Наверное, мне стоит рассказать тебе об Афине. Возможно, если бы ты знала о ней, тебе бы было легче познакомиться с нами поближе. Она была… красивой. Заботливой. Милой. С необузданным сердцем, и она любила животных. Она всегда хотела собаку. Лабрадора, но мы так и не смогли его завести. Я познакомился с ней, когда мне было шестнадцать, и сразу же полюбил ее. Я любил в ней все: от ее улыбки с ямочками на щеках до ее прелестных голубых глаз, которые улыбались раньше, чем она сама. У нее также были свои недостатки. Наверное, как у всех. Она не пила, не курила, ела всякую зелень и другую полезную еду, но, блин, стоило отказать ей в шоколаде, и эти добрые глаза вмиг становились злыми.
Афина умерла, рожая нашего сына Атласа. У нее оторвался тромб в мозгу. Ее держали на аппарате жизнеобеспечения
