хочешь мне правды сказать? Зачем тебе знание о том, что между нами, древнерами, случилось? Хочешь честности, будь честен сам.
Ни на толику он не повысил голоса, ни на миг не проскользнуло в нём нетерпения или грубости. А потому подумалось, что и правда не стоит ждать откровений от того, кому сам не можешь открыться. Да только знать бы, что не приведёт к пущим бедам.
— Тот, кого проклял ваш волхв много лет назад, теперь угрожает мне и жизни многих людей, — Кирилл постарался утихомирить гнев. — Я много где бывал и выяснил, что вы можете знать, как так случилось, что после проклятия я смог родиться и Корибут всё же смог достать меня. Или тоже скажешь, что ничего о нём не слышал?
Изток сокрушённо покачал головой. Показалось, он не скажет ничего, и весь путь закончится вот так вот — бестолково. Оставив одни вопросы без ответов, как и было в начале его.
— То проклятие со временем начало бросать тень на племя, — неожиданно заговорил староста. — Наши дети начали хворать, посевы не приносили и половины былого урожая. Никто не мог понять, что происходит. Мы терпели долго. Несколько поколений. Но когда у моего брата, да упокоит Мать Сыра Земля его кости, умерла дочь от неведомой хвори, он решил, что что-то нужно делать. Мы с ним поразмыслили, и вспомнили о том, что когда-то наш пращур осквернил себя проклятием. Очень страшным и сильным. Много сил на это положил, но остатки племени уберёг. Но ведь всем известно, что однажды произнёсенное проклятие начнёт оборачиваться против того, кто его наложил. Вот, стало быть, и пришло время. Не все нам поверили. Наяс приказал не ворошить прошлого и забыть обо всём — справимся, сказал. Но мы не послушали. Брат в те времена считался могущественным волхвом. Но, конечно, не таким, каким был наш предок. И потому для того, чтобы снять проклятие, нам пришлось отыскать в старинных домовинах прах его. Мы провели обряд на капище. Тайно. Но кто-то из тех, кто нас поддерживал, знать, проговорился. За надругательство над прахом пращуров нас с жёнами и близкими родичами прогнали из деревни. Мы сопротивлялись, конечно. Была лютая схватка. Полдеревни едва не сожгли. И брат погиб. А остальные ушли и поселились здесь. Не близко от Излома, да и не далеко. Наяс лютовать дальше не стал. Забыл о нас. И, верно, о том, что после обряда всё налаживаться стало.
— А вы не подумали, что снятие проклятия может и худо кому-то сделать? — процедил сквозь зубы Кирилл. — Что тот, кого прокляли, снова обретёт силу?
Губы Изтока вытянулись в упрямую линию — даже борода заострилась. А в глазах появился твёрдый настрой спорить и доказывать свою правоту. Вошёл с улицы внук, что встретил гостей у калитки, сел в дальнем углу и принялся плести какой-то шнурок. Похоже, тетиву. А старик всё молчал, будто размышлял, не выгнать ли всех вон тотчас же.
— Всё это было очень давно, княже, — наконец устало и на удивление спокойно проговорил он. — Мы многое забыли из того, что случилось когда-то. Пусть даже волхвы и несут знания предков. Но теряя его по песчинке, за много лет можно упустить едва ли не всё.
Кирилл недоверчиво хмыхнул.
— Стало быть, скажешь, что вы не знали, чем это обернётся?
Староста пожал плечами.
— Мы в тот миг думали о другом. О жизни родичей.
Вот и что на такое ответить? Что ещё спросить, если от долгого рассказа старосты яснее ничего так и не стало. Сняли проклятие, потому как своё племя спасти хотели — не казнить же их теперь за это. Кирилл провёл рукой по лицу, опустив голову.
— И как избавиться от Корибута снова, ты мне не расскажешь?
Изток только вздохнул. И верно: ему всё равно, что станет с князем, которого за десять лет он первый раз встретил вживую.
— Я не ведаю тайн, которыми Воин был запечатан в Забвении. Но коль случится такое снова, то печать нового проклятия, произнёсенного над его костями, смогла бы его сдержать. Только вот не знаю, какой волхв возьмёт на себя тяжесть этой ноши и обречёт на страдания себя или своих потомков по истечении лет.
Всё показалось неважным. Пусть и нашёлся бы такой волхв, но кто сможет закрыть в Забвении того, кто могущественнее всех? Кто подчиняет себе людей и, похоже, даже силы природы.
Долгая дорога не привела ни к чему. И нужно бы встретиться с Младой и Роглом, чтобы понять, как они могут ему помочь — ведь Ружена об этом говорила. Может, ключ от этой загадки кроется в них, а Кирилл сам вынудил воительницу сбежать, сам всё усложнил.
В сенях послышались шаги и девичьи голоса. Заряна со старостовой внучкой вернулись из баньки. Они впорхнули в клеть, разрумяненные и пышущие ещё не остывшим жаром. Но лишь Заряна взглянула на Кирилла, как всё веселье схлынуло с её лица.
— Вы оставайтесь на ночь у нас, — улыбнулась внучка старосты, заметив возникшую между всеми неловкость. — У нас место для князя и его невесты найдётся.
Изток согласно качнул головой, пытливо глянув на Кирилла.
— Оставайся, княже. До лагеря пойди доберусь по темени такой.
— Уж извини, Изток, — Кирилл встал, чтобы откланяться. — Но мы до становища нашего доедем. Стесняться тебя не станем.
Правду сказать, оставаться не хотелось. Хоть и хлеба за столом в этой избе гости и хозяева так и не разделили, а внучка Изтока всё ж вынесла к столу кувшин, от которого тянуло сладким духом.
— Да хоть взвара с мятой выпейте на дорожку, — настоял староста. — Спаться будет лучше. И усталость снимет.
Нехорошо совсем уж хозяйскими гостеприимством пренебрегать, а потому Кирилл согласился. Горячий взвар оказался приятным и чуть кисловатым. Разбежалось от него по телу тепло — так и правду, может, уснуть будет легче.
Поблагодарив Изтока и его внучку, вместе с Заряной и Лешко он направился к лагерю. Уж поздний час, засиделись. Шатры, которые гридни за неимением в Одной гостиных изб, расставили неподалёку от деревни, озарялись отсветами разведённых вокруг костров. Не слишком обильно повечеряв, все улеглись спать.
Поначалу не спалось. Кирилл всё прислушивался к шорохам, которыми говорила берёзовая роща вокруг. Едва слышными, но даже ночью наполняющими её жизнью. И в голове было будто бы пусто, а не спалось. В палатке поблизости знатно храпел кто-то из гридней. И противно ворочался в нутре ароматный взвар. Но скоро веки начали слипаться, и в один миг сон обрушился, поглотив все тревоги.
И проносились перед
