Никого не пускать, десятникам начать дознание у выживших, если такие есть! Отправить вестового в Центр переподготовки. Прочесать всю округу, — я пристально посмотрел на людей в комнате и, добавив металла в голос, выкрикнул. — Исполнять!!!
— Я не спасу ее, Ваше Величество! Марфа Шувалова вначале выстрелила в Иоанну Ивановну, видимо, целилась в живот, но попала в место печени, а после еще вонзила кинжал в грудь. То, что она еще дышит, это чудо, — сказал Кашин и из его глаз, казалось, всегда выражающих цинизм и рациональный подход, проступили слезы.
— Доктор! Сделай чудо! — взмолился я. — Графом сделаю, деньгами засыплю!
— Я не кудесник, Ваше Величество! — ответил Кашин и развел руками.
— Хрс, спаси, хрс, дите! — прохрипела, вдруг, Иоанна и обмякла.
— Режь! — жестко и настойчиво сказал я.
— Простите, Ваше Величество? — Иван Антонович не понял, чего от него хотят.
— Кесарево сечение! — сказал я и стал разрезать одежду на Иоанне.
— Не смей! Медикус спаси ее! — кричал Иван Шевич.
— Пилов! Угомони его! — взревел я.
Вот только я собрал свою солю в кулак, как опять Шевич начинает истерику и расшатывает мои эмоции.
Что сделал Кондратий Пилов, я не видел, но Шевич больше не проронил ни слова.
— Хмельное вино есть? — спросил я у Кашина.
— Спиритус, Ваше Величество! — ответил Иван Антонович, доставая платок из сюртука.
— Без титула! — сказал я, заканчивая оголять живот любимой.
Роды уже начались и сейчас ребенок просто погибнет, как и его мать. Да, этой операцией я, скорее всего, усложню состояние и Иоанне, но, если не сделать Кесарево, то безальтернативно умрут оба и мать и ребенок. Я все еще надеялся, что Иоанна выживет, не обращая внимания, что ее грудь больше не подымается при дыхании.
Кашин куда-то убежал, но быстро вернулся, на ходу поливая себе на руки жидкостью из бутыля. Как проводить операцию ни я, не доктор не знал, но где примерно делать надрез было понятно. Мой нож так и не побывал в бою и его заточка может и уступала хорошему скальпелю, но не сильно.
Горизонтальный разрез чуть выше лобка, потом помогаю Кашину раздвинуть мышцы и отодвинуть мочевой пузырь. Разрез на матке.
— Вот, Ваше Величество! Ваш сын! — торжественно произнес Иван Антонович, извлекая из живота маленький, темно зеленый комочек.
— Хлоп! — Кашин легонько ударил новорожденного по попе.
— Хма-а-а! — зазвучал звонкий голосок мальчика.
Пока я умилялся и смахивал проступающие слезы, доктор перерезал пуповину и завязал ее в узел.
— А теперь, доктор, зашивайте и приводите в чувства мою жену! — проскрипел я, не узнавая свой голос.
— Прошу меня простить, Ваше Величество, спешить уже ни к чему, ее не оживить, — сказал Кашин, унося ребенка.
Мир померк…
Эпилог
Больше новинок на https://booksnew.ru/
Или на нашем телеграмм канале https://t.me/martin_2015
В семь часов утра залп, данный из Петропавловской крепости возвестил о наступлении мизансцены под названием «Погребальное шествие». По этому сигналу вдоль последнего пути несли Божиею поспешествующую милостию, Елизаветы Первой, Императрицы и Самодержицы Всероссийской, Московской, Киевской, Владимирской, Новгородской, Царицы Казанской, Царицы Астраханской, Царицы Сибирской, Государыни Псковской, Великой княгини Смоленской и прочая и прочая…
Государыня «проходила» через коридор, выстроенный из двух тысяч солдат и офицеров, большинство из которых уже были с наградами за свои ратные подвиги. Все военные стояли с факелами. Царица шествовала на обитых черным бархатом санях, которые тянули восемь неаполитанских лошадей цугом в длинных черных бархатных попонах. Перед санями несли пять мечей и четыре короны, скипетр и державу [описание погребения Елизаветы Петровны из РИ].
Следом шел я с Екатериной Алексеевной. Я не замечал ни свою все еще жену, ни сотню кавалергардов, что были по сторонам от меня, ни то, что эти всадники были с золотыми протазанами. Мне было все равно, на то, что солдаты уклоняли знамена и отдавали честь. Я слышал только музыку. Ту, Великую музыку, что я так бессовестно украл. Исполнялся реквием, неумело, с фальшивыми нотками, но он все равно брал за душу и нещадно терзал ее, потом пели и играли «Аве Мария», естественно на русский лад, без латинства.
Я шел и слезы, которые, казалось, уже должны были иссушить мои железы после смерти Иоанны, текли по щекам, превращая меня в скорбящего племянника. Невдомёк многим, но не всем окружающим, что это слезы по другому человеку. Той, оплакивать которую я могу только здесь, но не рядом с ней. Долг! Жертва на алтаре власти! Иоанну должны отпевать в Ропше и это происходит без меня. Но я буду на похоронах, я должен в последний раз насладится ее красотой, должен!
*………*………*
— Генерал-поручик, Вам туда нельзя! — узнавший Ивана Бранковича Шевича бригадир Кряжин заслонил путь сербу.
— Там стоят мои гайдуки! — соврал Шевич.
На самом деле гайдуков Ивана Шевича, как и его самого, отстранили в последний момент от участия в погребальной церемонии. Безутешный горем отец показался лишенным рассудка, а его гайдамаки могли выполнить какой-нибудь преступный приказ своего предводителя, для многих он был и соплеменником.
— Не велено! — строго сказал бригадир-артиллерист, которого за его исключительные заслуги и звание Героя Российской империи, наградили правом находиться возле входа в Петропавловский собор.
— Хех! — Шевич вонзил нож в сердце Героя и, прикрывая тому рот, примостил к стене собора, что со стороны могло выглядеть, как будто бригадир устал и решил чуть расслабиться.
*………*………*
Мы зашли в Петропавловский собор и даже я, до того никого не замечавший, краем сознания отметил работу архитектора Александра Виста. Сочетание зеленого мрамора с золотом, скульптурные композиции, украшенные пилоны — все было подобрано сообразно тому барокко, которое еще могут назвать «елизаветинским».
Мы с Екатериной Алексеевной стояли у тела Елизаветы, члены Государственного Совета поодаль, остальные же люди входили в собор двумя волнами и так же расходились по сторонам, не задерживаясь, уходя через открытые боковые двери храма.
— Умри убийца! — услышал я истошный выкрик из толпы и не сразу смог выйти из своего задумчивого и печального состояния.
Выстрел оглушил всех вокруг. Скорбящие, кто был в это время в Петропавловском соборе, попытались спешно его покинуть. Паника обуяла сознание дворян, что только что так рыдали по усопшей императрице.
Выстрел! Меня отбрасывает на спину. Резкая боль в левом глазу. Выстрел! Обжигает ногу и я окончательно заваливаюсь. Сознание плывет и я успеваю заметить, как на траектории очередной пули встает Катя.
— Зачем? — хриплю я, замечая оставшимся целым правым глазом, что жена падает, сраженная пулей.
— Сдохните все! Это вы убили ее! — кричит Иван Шевич не своим голосом, истеричным, плачущим.
Чувствую, как сверху на меня ложится чье-то тело. Выстрел! Выстрел! Тело, накрывшее меня вздрагивает и замирает. Вот же придумал револьверы! А у Шевича их явно два.
Сознание окончательно покидает меня и последнее, что удалось заметить, как один из гвардейцев, что сейчас отыгрывал роль рынды-стража возле гроба Елизаветы с бердышом наперевес, использовал свое бутафорское оружие и рубанул Шевича по спине. Отец Иоанны упал мертвой куклой прямо у гроба императрицы.
Великое НИЧТО! ПОКОЙ!
Больше новинок на https://booksnew.ru/
Или на нашем телеграмм канале https://t.me/martin_2015
Продолжение все-таки следует!
