и так шепчу.
— И что значит «набухаться»? Я не бухаю…
— Со вчерашнего дня этот пункт характеристики твоей личности требует срочных поправок.
— Каких ещё поправок? И что ты имеешь в виду, говоря «со вчерашнего дня»? Подождите-ка, — пытаюсь приподняться на локтях и пошире раскрыть глаза, но получается только свесить ногу с кровати — если я вообще лежу на кровати, потому что пока у меня сомнения на этот счёт. Глаза по-прежнему распахнуть на полную не удаётся. — А что вчера было?
— Оооо, вчера было такое! Не мог дождаться, когда ты, наконец, проснёшься, чтобы высказать тебе всё, что я думаю по этому поводу, Марья Алексевна. И вот аллилуйя! Ты жива! Я верил до последнего. Даже дыхание проверял ночью. Это было трудно, если учитывать то, каким перегаром от тебя несёт.
Я что, вчера напилась?
Пытаюсь сложить в единую картину всё, что говорит Миша, с тем, что помню о вчерашнем дне. А помню я о вчерашнем дне… Чёрт… Я ничего не помню с того момента, как мы с Мишей пришли в кафе пропустить по стаканчику глинтвейна с Андреем и Нелли!
Я не могла напиться! Да я вообще пью мало и редко!
— Ты бы не мог дать мне попить… А то даже думать трудно…
Так как я до сих пор не могу до конца открыть глаза, мне приходится действовать на ощупь и включать обоняние на полную мощь. Практически сразу после моей просьбы перед носом появляется какая-то ёмкость с чем-то сильно пахнущим.
— Это что?
— Рассол.
— Ты рассол мне принёс?
— Ага. Заранее достал.
— Я просила воды.
— Поверь, от рассола тебе сразу станет гораздо легче. Он выводит продукты распада этилового спирта из организма.
— Господи, я уже начала забывать, что ты ЗОЖник… Избавь меня пока от всей информации. Я всё равно плохо соображаю.
Делаю несколько глотков рассола, и на удивление, мне действительно немного легчает. Во всяком случае, проходит мучительная жажда, и вкус во рту перестает быть настолько поганым… Теперь он ещё и с привкусом соленых помидоров.
— Ты со мной спал? — спустя пару минут мне кое-как удаётся разодрать глаза. Я, наконец, вижу Мишу. Он сидит на постели рядом со мной. Выглядит обыкновенно, а вот на себя я сейчас смотреть не решилась бы.
— Я пытался. Но ты пиналась и брыкалась, ругалась матом, и кричала, чтобы я ушёл.
— Чтооо?! Не может такого быть! — я подрываюсь на кровати, но тут же откидываюсь назад на подушки, потому что от резкого движения по голове шарахает так, что в ушах звенит.
— Именно так всё и было, Марья Алексевна. Напомни мне в следующий раз, а то вдруг забуду, что пить тебе категорически нельзя.
— Да чего я выпила-то вчера? Я даже не помню, что много пила!
— Ну, много-не много, а разворотило тебя прилично. Чего только стоило твоё выступление на «быке» в кафе. А потом на барной стойке. Уфф. Жаль, что я не снял это на камеру.
У меня челюсть падает вниз, и я даже удивляюсь, как она не бьётся о матрас. Потому что… ну такого точно не могло случиться!
— Ты врёшь! Я… я никогда бы себе не позволила… Скажи, что ты врёшь?! — умоляюще смотрю на Мишу, но его лицо остаётся серьёзным, он тяжело вздыхает и качает головой.
— Увы, не могу…
— Нееет! Боже мой! Какой стыд! Что обо мне подумали Нелли с Андреем?! А девочки тоже всё это видели?! Я что, при них на барную стойку залезла?!
Нижняя губа начинает дрожать. Громко икнув и шмыгнув носом, я снова беру банку с помидорами и отпиваю рассол. Мне даже плакать хочется от осознания того, что я вчера учудила, и чего даже вспомнить не могу!
Но разреветься я не успеваю, потому что вовремя замечаю наглую ухмылку на лице бородача, которую он изо всех сил сдерживает.
— Ты… ты соврал! — тычу в него пальцем. — Ты это всё придумал! Ну ты и сволочь!
— Ну, должен был я хоть как-то компенсировать вчерашние события! — откровенно ржёт Миша. — Я тебя вчера до машины тащил, пока ты храпела, а потом от машины до дома. А ты даже не помнишь, что в кафе не было барной стойки и уж тем более быка!
— Это жестоко!
— Жестоко то, что запах перегара на весь дом теперь стоит и ещё неделю его выветрить будет невозможно. И, кстати, пить тебе действительно нельзя. Как тебя после трёх бокалов так развезло?
— Да откуда я знаю? Я пью-то редко. Мне Кирилл особо не разрешает.
Миша закатывает глаза.
— Только давай про Кирилла своего не надо мне рассказывать. У меня от упоминания этого имени уже нервный тик начинается.
Протянув руку к тумбе, берёт с неё стакан и кидает туда какую-то таблетку, которая тут же начинает шипеть и быстро растворяется.
— Вот. Выпей и дуй в душ. Голова пройдёт мигом. И поесть тебе надо, чтобы поскорее в себя прийти.
От слова «еда» меня начинает мутить.
— Я что-то как-то… не очень хочу есть.
— Хочешь — не хочешь, а надо. Алкашкам слово не давали, — хмыкает Миша и поднимается с постели. — И зубы почистить не забудь.
Я делаю глоток раствора, когда Миша выходит из комнаты. Наверняка это какой-нибудь алкозельцер или что-то типа-того. Но спустя минут пятнадцать голова действительно начинает болеть меньше. Во всяком случае, мне хотя бы с кровати удаётся встать.
Двигаюсь я, конечно, жутко медленно. Беру чистые вещи из шкафа, затем проверяю телефон.
Ни звонков, ни пропущенных. После того разговора с Кириллом, он звонил мне всего один раз. И разговор получился очень немногословным. Он просто спросил как у меня дела и, убедившись, что всё хорошо, отключился.
Чувствую себя наипоганейше из-за этого. Наверняка он до сих пор обижается на меня за то, что я вместе с ним не уехала.
В какой-то миг я даже задумываюсь, не позвонить ли им самой, а потом решаю, что с похмелья вряд ли смогу сказать что-то вменяемое…
Случайно ловлю своё отражение в экране телефона. Господи, это что за китаец из канализации?! Это Миша меня вот такой вот видел?! Ужас просто!
Не знаю, конечно, как мне удается доползти до душа. Ноги и руки трясутся, голова кружится, пространство перед глазами искажается и плывёт.
И
