Но города, в сущности, не-е-ет… —
блеял в эфире БГ.
Я выключил микрофон, снял наушники, положил их на пульт и вышел в аппаратную, где Чото развлекал синеглазую девочку с хвостиками. Он делал суровое пафосное лицо, напрягал воображаемые мускулы и героически повергал невидимого противника. Она весело смеялась его гримасам.
– Все, Женя, теперь это твое хозяйство, – сказал я, убирая в рюкзак любимую кружку.
– Женя? Не Чото? – поразился он.
– Ты вырос из этого прозвища, коллега. И не стесняйся сказать Кешью, чтобы он поднял тебе зарплату, а то он сделает вид, что и так сойдет.
– Пап, он так смешно тебя изображает! – сказала белобрысая, хихикая в кулачок.
– Меня?
Женя смутился, но я только рукой махнул. Какая теперь разница. Пусть развлекается.
– Уезжаешь? – спросил он.
– Меня тут больше ничто не держит.
* * *
Забывающий свой бесконечный день город стал мне невыносим. Я бы уехал сразу, но пару дел надо было закончить.
На похоронах Сергея и Елены Трубных стояла, опираясь на локоть Павлика, одетая в траур Анюта. Лицо ее было горестным, но пустым. Героический имидж с городского сисадмина быстро линял, он был растерян и, кажется, плохо понимал, что делает здесь и почему эта женщина рядом. С моим отбытием существование тульпы окончательно станет бессмысленным. Я бросил комок сухой земли на крышку гроба и мысленно попросил прощения, что не сберег. Надеюсь, где-то там, в бесконечном никогда, синеглазая девушка с красным нетбуком, сидящая в пустой квартире из своего детства, дождалась родителей.
Над общей могилой завел положенный речитатив суровый священник с перекошенным от застарелого шрама лицом, и я начал пробираться к выходу.
– Это не твоя вина, – сказала мне Марта, – что она замкнула город в петлю. И не твоя вина, что так все кончилось.
Да черта с два не моя. Я мог бы быть немножко меньше мудаком.
– Настя, – сказал я той ночью, глядя в синие, совершенно Анютины, глаза ребенка.
Я придумал это имя на случай, если мы с ней поженимся и заведем детей. Не пропадать же ему теперь?
– Очень трогательно, – мрачно сказал карлик. – Так я пойду? Ты не будешь меня душить, или топтать, или что ты там собирался делать только что?
– Ничего не хочешь объяснить?
– Нет.
– А придется. Кто она?
– Твоя дочь. Она дождалась отца, которого не дождалась ее мать, круг замкнулся, все закончилось. Всем спасибо, все свободны. Так я пошел?
– Ее мать?
– Ты тупой?
– Я еще могу передумать насчет «душить и топтать».
– Тупой, – констатировал карлик. – Это твоя дочь от Анны Трубной. Девушка – сюрприз! – была от тебя беременна. Но эта сумасшедшая истеричка…
– А в глаз?
– Эта трепетная нежная душа, – поправился Адимус, – не хотела детей от мудака и как раз тринадцатого сделала аборт. Ночь, отчаяние, гормональный срыв, известие о смерти родителей… Хлоп – и имеем то, что имеем. Проклятый город. В любом другом месте она бы просто повесилась, не доставляя хлопот никому, кроме патологоанатома.
Карлик осторожно, бочком вдоль стены, направился к выходу. Я его не останавливал. Мне было о чем подумать.
* * *
– Вы, как всегда, сделали все по-своему, Антон, – пожурил меня Вассагов. – И что в результате? Драма, жертвы, лишние проблемы вам и мне.
– Какие еще жертвы? – сделал стеклянные глаза я. – Не понимаю, о чем вы!
– Да-да, разумеется. Не понимаете.
Он вздохнул и раскрыл ноутбук – беспощадная цифровая реальность стремительно заполняла возникший было информационный вакуум.
– Будем считать, что у меня нет к вам претензий, – признал он, выдержав тревожную паузу. – Почти все, что вы испортили, можно исправить. Кроме вашей жизни, но это не мои проблемы.
– Я могу уехать? Меня не станут искать с милицией и собаками?
– Что случилось в Стрежеве – остается в нем. У нас, как вы наверняка заметили, есть некоторые местные традиции, и мы их ценим. Это одна из них. Если вы покинете город – считайте, что вас тут не было. Это будет лучше в первую очередь для вас.
– Если покину? – напрягся я.
– Одно условие. Несложное.
– Я заранее боюсь…
– Вы заберете это с собой, – он выделил «это» голосом так, как будто я ему на стол насрал.
– А если нет?
– Антон, – укоризненно сказал Вассагов, – не усложняйте, пожалуйста. Я понимаю, что вы не готовы стать отцом, что для вашего поколения дети – обуза, что ее происхождение вас пугает и так далее. Однако я вынужден настаивать. Ее не должно быть здесь. Ее мать много значила для города – к сожалению, мы слишком поздно это поняли, – и дочь может оказаться причиной еще одного кризиса.
