— Ага! — сказал Гиви, и, ударив в бока своего мула пятками, поскакал к Шендеровичу.
Впрочем, поскакал — это сильно сказано. Так, потрусил…
— Миша, — сказал он, задирая голову, чтобы поглядеть Шендеровичу в глаза, — ты уверен, что выбрал подходящее время суток?
Шендерович пожал облаченными в мантию плечами.
— Опять ты трепещешь, о, мой везирь, — скучно произнес он, — расслабься! Ты ж погляди, какая у меня армия! Тысяча человек выступила супротив каких-то жалких джиннов. Орлы! Львы! И никто, заметь, не боится.
— Я-то не орел, — горестно сказал Гиви.
Шендерович пожал плечами. При этом мантия, окутывавшая его царственную фигуру, заструилась на ветру, хлопая крыльями, подобно гигантской птице. Шендерович раздраженно оборвал алмазную застежку, бросив драгоценный шелк под копыта Аль-Багум.
Скалы были пустынны. Казалось, их избегали даже мухи. Ветер монотонно выл в расщелине. За спиной Шендеровича на внушительном расстоянии замер выстроенный в боевом порядке ударный отряд, возглавляемый воодушевленным эмиром.
Гиви оглянулся.
Армия щетинилась копьями, конные гарцевали, сдерживая горячих скакунов, пешие блистали щитами, реяли узкие знамена… Хорошая армия.
— Миша, — робко произнес Гиви, — а… разве они все смогут войти в ущелье? Они ж там не развернутся!
— Ты, друг мой, — снисходительно проговорил Шендерович, — если ничего не понимаешь в высоком искусстве сражения, то и соваться нечего со своими дурацкими вопросами! Им и не нужно туда входить, ясно?
Он вновь из-под царственной руки гордо обозрел окрестности. Вход в ущелье чернел, словно горлышко огромной бутыли. Все ждали, преисполненные молчаливого почтения.
— Ну, значит так, — наконец, подытожил Шендерович, — Лично я, как царь времен, самую трудную часть задачи беру на себя. Ибо углубляюсь в скалы. Постараемся выманить этих тварей. Ежели они то, что, ты говоришь, то солнечные лучи будут для них гибельны. Ежели они — создания из плоти и крови, то стрелы моих храбрецов будут для них не менее гибельны. Вот, такой, друг мой Гиви, задуман тактический план!
— Тогда поторопись, Миша, — печально сказал Гиви, — а то солнце сядет…
— Я и тороплюсь, — пожал плечами Шендерович, озирая замершее невдалеке войско. — А теперь мне нужны добровольцы. Две дюжины по меньшей мере, о, Масрур!
— Сомневаюсь, что ты получишь много добровольцев, о, повелитель, — заметил Дубан. — Ибо никто не захочет соваться в пасть джиннам.
— Что есть доброволец? — рассеянно произнес Шендерович, — человек, у которого за спиной стоит другой человек, вооруженный луком и крепкой стрелой!
Гиви вновь невольно поежился, но затем заставил себя расправить плечи и набрать в грудь как можно больше воздуха. Когда Миша в таком состоянии, с ним лучше не спорить!
— Кому, как не тебе, о, водитель армий, знать все хитрости военного дела, — осторожно сказал Дубан, однако же, позволь заметить, что у нас в Ираме люди привыкли с уважением относиться к нечистой силе. И, смею уверить тебя, боятся ее не меньше крепкой стрелы.
— Дави на благородство, Миша, — рискнул вмешаться Гиви.
— А, ладно! — махнул рукой Шендерович, — передай своим людям, о, Масрур, что тот, кто последует за мной, станет главой шестидесяти и получит четырех невольниц, двух белых невольников, двадцать сиклей серебра, и коня из моих конюшен, коего сможет выбрать сам.
— Слушаю и повинуюсь, отец народов, — мрачно ответил Масрур, — однако же, позволь заметить…
— И передай своим главам шестидесяти, что не иначе, как на собственное их место заступят храбрые, достойные! Итак, ступай и возвращайся с отрядом отважных, однако ж, не гонись за числом, ибо проходы в скалах узки!
— Слушаю и повинуюсь, — вновь ответил Масрур, приложив руку ко лбу, развернул коня и поскакал к ощетинившемуся копьями войску.
Гиви с тоской проводил его взглядом. Черногривый кохейлан эмира, большегубый, малоголовый, с мощными бабками и огненным взором, пожирал пустыню, подобно гигантскому аршину землемера.
Гиви вновь ударил пятками своего мула, который застенчиво отворачивался от скальных расселин, пытаясь развернуться к ним задом и без проблем ускакать откуда прискакал.
— Миша, — вновь завел Гиви, — ты все-таки это? не слишком ли плотно… это… запахнулся в одеяние уверенности? Все ж таки джинны…
— Что для царя времен какая-то нечисть? — отмахнулся Шендерович.
— А ты уверен, что ты царь времен?
— А то, — холодно сказал Шендерович.
— А джинны об этом знают?
Шендерович сверкнул глазами. Потом оглянулся на Дубана, поманил Гиви пальцем и, склонившись с седла, интимно произнес.
— Слушай, ты, романтик! Ты что, веришь в эти сказки? Ну, какие джинны? Засели какие-то уроды в скалах, пускают пиротехнику, людей пугают. Этого шарика-тарика помнишь? Ну, дружки его какие-то тут окопались, вот и все…
— Никто, Миша, — твердо ответил Гиви, — никто в Ираме ни разу не сказал про Шарр-ат-Таррика, что он — джинн! Что мерзавец, говорили, что злодей — говорили. Но, чтобы, извиняюсь, джинн? Уверяю тебе, они тут прекрасно разбираются, кто джинн, а кто — нет.
— Слушай, — сквозь зубы прошипел Шендерович, — помнишь, что сказал тот тип, про гулей? Ежели ты в них веришь, они есть, ежели не веришь, нету… очень правильная позиция, между прочим! Робкий ты, Гиви, вот в чем дело. Ладно, укороти повод своей судьбы, и поехали. Вон, Масрур уже добровольцев пригнал! Крепкие мужи, всадники ночи, трубящие зорю — вот что сейчас потребно! Ибо нет лучше средства против нечисти, чем холодное железо в могучих руках. Давай, о, Дубан, шевелись!
— Я предпочел бы остаться здесь, — с достоинством произнес Дубан.
— Ты с кем споришь? — удивился Шендерович, — с царем времен? Да не трясись ты, звездочет! Все будет путем! Выманим их наружу и дело с концом!
— Прости меня за дерзкие слова, о, повелитель, но твой покорный слуга позволит высказать сомнение… Просто крохотное сомнение… насколько я знаю джиннов, в своих жилищах они неизмеримо сильны и истребят всякого, кто осмелится их потревожить.
— Тогда, — раздраженно произнес Шендерович, — если они истребляют свидетелей, да и являются лишь во мраке, откуда вы вообще знаете, что это именно джинны?
— А кто же это еще может быть, о, повелитель? — удивился Дубан.
Шендерович сделал знак Масруру, который, крепкой рукой удерживая встревоженного жеребца, встал во главе отряда.
Гиви покосился на звездозаконника. Ему показалось, что тот озирает Шендеровича с холодным академическим интересом. Эх, думал Гиви, так и следит, когда Миша поскользнется…
Шендерович бок о бок с эмиром въехали в скальный проход. Гиви неохотно последовал за ними, направив мула так, что тот почти упирался мордой в белоснежный зад Аль-Багум. Заходящее солнце било всадникам в спины, но караванная тропа, вьющаяся в ущелье, терялась во мраке. Глубокие тени окрасили узкое боевое знамя в черный цвет.
